"Операции на сердце очень просты: пациент или выживет, или нет" - нейрохируг Генри Марш

Когда я написал свою первую книгу, я совсем не ожидал, что стану таким известным автором. Я знал, что пишу что-то необычное. Многие врачи до меня писали свои мемуары. Но это было восхваление своего труда и разговор о себе. В своей книге я написал об ошибках, которые делают врачи и которые я делал в своей практике. Также я рассказал о своих переживаниях и неуверенности при потере пациента. Это - проблема для врачей. Потому что очень страшно, когда пациент видит, что врач боится проводить над ним манипуляции. Именно поэтому с самого начала медицинской карьеры врачи привыкли делать вид, что очень уверены в себе. Моя жена Кейт Фокс - известная автор и антрополог в Британии. Недавно она была в больнице и сдавала кровь. Процедуру проводил молодой врач. Каждый врач помнит, как он впервые брал кровь у пациента. Мы оставляем следы - синяки и кровоизлияния - чтобы это запомнилось надолго не только нам. Этот молодой врач сделал то же с моей женой. А потом он сказал, что очень извиняется, так как это делал впервые. И тогда ей действительно стало страшно. То, что он должен был сказать: "У вас ужасные вены, это сложно сделать". Из этого эпизода видно, что существует поразительная пропасть между врачом и пациентом. И это проблема, с которой мы сталкиваемся ежедневно. Коллеги начали спрашивать, для чего я написал такую ​​книгу, которая пугает пациентов. И я отвечал, что этому есть две причины. Во-первых пациенты и так напуганы. Я всегда говорю своим коллегам, что они думают, что они такие милые симпатичные и замечательные. Пациенты вас все равно безумно боятся. А второй парадокс в том, что пациент должен доверять своему врачу. Это ужас, если вы не можете довериться врачу. Если бы молодой врач солгал моей жене и сказал, что что-то не то с ее венами, то она бы продолжала ему доверять.

Когда врач достигает определенного уровня, одной из его задач становится обучать младших врачей. Приехав в Украину, я имел именно такую ​​цель - учить молодых врачей, несмотря на то, что они уже имеют достойный уровень. Поэтому я стараюсь не оперировать сам. Когда я учу своих врачей в Англии, то я стараюсь определить, какой объем работы они должны выполнить. Если я буду стоять у них за спиной и постоянно указывать, что делать и как делать, то они многому не научатся. И снова возникает проблема: у меня есть долг перед пациентом, но, вместе с тем, у меня есть обязанности перед будущими пациентами. Теми, кто станут пациентами всех учеников, которых я учу. И это критическая проблема. Как в такой ситуации справиться? И именно об этом я говорю в своей новой книге.

 

Чаще в неверном решении врача, но есть проблема образовательного уровня пациентов. В течение последних двух лет я регулярно езжу на работу в Непал и Катманду. Преимущественно там я имею дело с крестьянами с невысоким уровнем образования. Мне кажется, что они воспринимают врача как Бога. Если лечение не удалось, то он превращается в дьявола. И довольно часто недовольные семьи убивают врачей. Во время моего последнего визита недовольная семья разбила все окна в госпитале. Когда я давал лекции в Карачи в Пакистане, со мной ходил вооруженный охранник. Пакистан - не самая любимая моя страна. Мои коллеги-пакистанцы, многие из которых учились в Англии, говорили, что на родине работать трудно. Особенно когда семья пациента стоит за пределами операционной с автоматами Калашникова и открыто заявляет, что если что-то пойдет не так с пациентом, с его врачом произойдет то же самое. Когда я даю лекции в Америке, то мои коллеги там жалуются на адвокатов, что с ними много бумажной волокиты. Я им говорю: вам еще повезло. Вы даже не осознаете как. Могло быть гораздо хуже.

Я не думаю, что операции на мозге - это что-то очень сложное. Это миф. Механические движения, которые делает врач руками совсем не сложны. Проблема значительно тяжелее на эмоциональном уровне. У меня есть один коллега, который также хирург и имеет лицензию пилота. Он говорил, что когда ты учишься пилотировать самолет, то инструктор сидит рядом и может в любой момент помочь. Но когда ты уже научился, то инструктор не вмешивается в процесс. И наступает день, когда надо лететь самому. Физически - это те самые вещи, которые пилот делал в присутствии инструктора. Но вы безумно потеете и сердце выпрыгивает из груди. Этот процесс очень похож на проведение операции. Оглядываясь на свою сорокалетнюю карьеру, могу сказать, что самое сложное в работе хирурга - это общаться с семьями пациентов, если что-то пошло не так. Если вы удачно провели операцию, можно себя вести неучтиво, или даже грубо с пациентами. Они все равно будут считать вас почти небожителем. Другая проблема в том, что надо научиться, как говорить. Если мне приходится сказать пациенту или его семье не лучшую правду, они не звонят на следующее утро и не говорят врачу "вы дрянь", или наоборот - не хвалят меня. Поэтому мы, врачи, даже не догадываемся, что наши пациенты о нас думают. Они очень переживают, чтобы нас не огорчить. И большинство из нас, в том числе и я, думают о себе значительно лучше, чем мы есть в реальности. Коммуникация с пациентом чрезвычайно важна. Важнее даже диагностики, которая становится все проще и проще. Несмотря на развитие компьютерных технологий с привлечением искусственного интеллекта это станет еще проще. Сложным остается два решения - что делать и как сообщить пациенту.

В своей врачебной практике мы имеем дело не с фактами, а с предположениями. Когда я делаю прогнозы относительно операции, 99 процентов успешных и 1 неуспешный, мои пациенты говорят, что полностью доверяют мне и уверены в успехе. Но когда пациент умирает во время операции, они говорят: вы нам обещали 99 процентов успеха. Я говорю: да, но напоминаю об одном проценте. Если мы посмотрим на сто однотипных моих операций, только тогда будет видно, принял ли я правильное решение во время операции. В современном мире анализ проведенных операций становится все более важным. Теперь, зайдя в Интернет, можно посмотреть на уровень смертности у того или иного врача. В Англии сейчас обязательна статистика, которую публикуют каждый месяц в каждом госпитале о количестве пациентов, которые неожиданно умерли в результате операций. В Англии чаще всего пациенты не переживают операции на сердце. Хотя это очень просто: после операции на сердце пациент или выживет, или нет. Но с мозгом не так. Если что-то пошло по ложному пути, то пациент может не умереть, но остаться недееспособным. Я не думаю, что самое страшное - иметь парализованную ногу. Если фронтальная зона мозга повреждена во время операции, то изменения будут значительно страшнее. Произойдут изменения в личности. Ни семья, ни друзья не будут узнавать в пациенте человека, который был до операции. И обсуждая возможные последствия операции с пациентами, мы говорим, что произойдет, если мы прооперируем и какие будут последствия, и если не сделаем этого. Сложно принять решение. И очень важно правильно говорить с пациентом. Если вы плохой врач, но хороший хирург, то сложно принять правильное решение.

Меня не волнует вопрос смерти. Потому что смерть - это ничто. Со смертью все заканчивается. Но, как врач, я знаю, что есть очень много способов умереть. Мы не любим об этом думать. Во многих странах мира, например в США, Голландии, Японии, Бельгии, Канаде вы можете попросить врача дать вам таблетку или чтобы он сделал инъекцию, чтобы умереть легче. В Англии есть другие слова, чтобы описать это. Мы называем это "эвтаназия". По-гречески это означает "хорошая смерть". Поскольку режим наци применял в Германии эвтаназию к людям, которые имели какие-то ментальные проблемы или имели отклонения в развитии, то у нас плохие ассоциации со словом "эвтаназия". В английском языке для этого есть определение "смерть с помощью". Опросы, проведенные в Англии, показывают, что люди поддерживают эвтаназию. Но политики боятся противников, которые решительны по этому вопросу. Главным аргументом, который выдвигают против изменения закона об эвтаназии, что есть много старших дедушек и бабушек, чьи дети и внуки будут заставлять пойти на такой шаг, чтобы завладеть их наследством. Но я считаю, что это очень весомый аргумент.

 

В своей новой книге я пишу не только о медицине, я касаюсь там и других тем. В одном разделе я рассказываю о своей работе в Непале. Там катался на слоне. Слоны имеют значительно больший мозг, чем люди. Но структура мозга у нас разная. У слонов четыре отдела, а у нас на один больше. За последние десятилетия появилось много исследований, что эти животные мудрее нас. Слоны и шимпанзе могут узнавать себя в зеркале. Это проверяют так: слону на лоб цепляют наклейку и перед зеркалом слон пытается эту наклейку снять. Это значит, что он узнает свое отражение и знает, кто он. Я не вегетарианец на 100 процентов, но надеюсь, что книга убедит украинцев есть меньше мяса. Также в книге я рассказал о своем хобби - я столяр. Поскольку я полупенсионер, я работаю в Украине и в Непале, то в книге я пишу о своем страхе. Боюсь, что придет день, когда мне будет нечем заняться. Хирургия - это зависимость. Я испугался, чем я буду заполнять то время, которое раньше занимала работа - шесть дней по 10-12 часов в сутки. Так что я купил почти полностью разрушенный домик возле Оксфорда. Это очень хорошая местность. Но домик на вид такой, будто пережил кораблекрушение. Он стоит на берегу канала, где ближайшая парковка - за километр в сторону от моего дома. В коттедже до меня жил мужчина в течение 50 лет. И он никак не мог избавиться от мусора. Первые годы после покупки домика я был настоящим археологом. Я проводил раскопки 50-летнего хлама. Там было несколько тонн. Я все упаковывал в черные пластиковые мешки, а затем нанял баржу и отправил его прочь по каналу. Поскольку этот домик так отдаленно стоит от дороги, вандалы побили в нем стекла. Окна я делал сам в своей мастерской, поэтому меня это очень расстроило. В книге смешано все, столярное дело, слоны и мой коттедж. Также я рассказываю там о том, что был пациентом в психологической клинике. У меня был долгий путь от изучения политологии в медицинской практике. В Англии очень модно говорить о своих проблемах с психикой. Даже принц Гарри нам рассказывал о своих проблемах. Я считаю, что надо быть открытым и рассказывать о своих проблемах. Одна из причин, почему практика говорить с пациентом является такой действенной - она ​​напоминает исповедь в католической церкви. Сам процесс разговора уже является терапевтическим. Насколько это выглядело бы бессмысленным, это уже помогает. Поэтому книгу можно рассматривать как терапию над собой. Одна из причин, почему я решил стать врачом, - это чтобы умерить свои метафизические искания. Я вылечил себя, леча других. Через три года мне будет 70 лет и уже позади будет моя медицинская карьера, я уже на пути ее завершения. Поэтому я боюсь, что те метафизические искания, которые меня беспокоили в юном возрасте, вернутся сейчас.

Боюсь вас разочаровать, но я не верю в человеческую душу. Вообще-то это проблема. Если мы обратимся к факту, что наш мозг - это клетки, через которые проходит ток, то где место для свободной воли? Чем больше мы изучаем мозг, тем больше понимаем, что наши действия являются определенными нашим ДНК и полученным опытом. И очень хорошим примером этого является исследование во многих детских домах в Румынии. Когда-то диктатор Чаушеску запретил контроль над рождаемостью и аборты в Румынии. Так хотел увеличить население. Для меня до сих пор остается мистикой, почему Румынии удалось стать членом Европейского союза, а Украине - нет. В результате этой неконтролируемой рождаемости многие дети оказывалось в приютах, потому что родители не могли позволить себе их воспитать. Ученые исследовали вопрос зависимости развития мозга от внешних условий. В процессе этого исследования 47 семей взяли детей на воспитание из приюта. Это были хорошие семьи, в которых хорошо ухаживали и любили этих детей. А еще 47 детей осталось в детдомах. И эти две фокус-группы были равнозначными. Дети были одного возраста и пола. Это происходило недавно, эти дети были ухоженными, в приютах к ним хорошо относились. Эти дети были здоровыми. Ученые провели серию психологических тестов и исследований МРТ с обеими группами. Дети, которые провели некоторое время в семьях, были более или менее на нормальном уровне. Дети, оставшиеся в приюте, имели меньший мозг. Часть мозга, отвечающая за уровень страха и агрессии, была намного больше у детей, оставшихся в приюте. Мысли - это всего лишь химия и физика, которая происходит у нас в голове. Наши мысли, как и наш мозг физически изменяются от нашего опыта. Недавние исследования подтвердили, что первые три года жизни являются наиболее важными для будущего взросления и будущего человека.