"Нельзя примириться с агрессором, пока он тебя убивает" – поэтесса Галина Крук

Внутренне понимала, что острой фазы войны не избежать. Не было оснований полагать, что тлеющая с 2014 года война вдруг куда-то исчезнет. Боялась, что нас будут склонять к капитуляции и признанию своего поражения. Но с января стало ясно, что острой фазы не избежать. Тревожный чемодан не собирала, но купила кое-что из стратегических продуктов. Пожалела, что не вожу и нет машины. Записалась на курсы тактической медицины, наконец-то прошла их онлайн. 24 февраля проснулась от сирены воздушной тревоги и подумала, что это учебная. Но потом резко пришло осознание и мы начали доставать из антресоли коробку с военным снаряжением и формой мужа. На следующий день я провела его в воинскую часть.

Война на востоке Украины затрагивала разве что тех, кто непосредственно в ней был задействован, у кого погибали родственники или друзья, остальные были - дистанцированы. В 2015-2017 годах я несколько раз ездила в зону так называемого АТО как писательница и как волонтерша, даже когда еще не было перемирия. Иногда мы ехали в бронежилетах в район обстрелов, в те места, которые сейчас звучат в новостях как эпицентры боев. Мой муж в это время воевал. И когда я видела эту войну там, а потом возвращалась во Львов, то понимала, что для многих людей здесь или в остальной Украине война незаметна. Она где-то происходила, но их не задевала.

Писатель не может отстраниться, когда страна находится в состоянии войны. Но ресурса писать что-то в очень сосредоточенном, осмысленном смысле еще нет. Я могу эмоционально реагировать на то, что меня болит или очень впечатляет. Чаще всего из этого пишутся стихи, спонтанные, публицистические, с попыткой что-нибудь кому-то донести, показать. Это не взвешенная эстетская медитативно-философская лирика, а скорее крик, сгусток боли, попытки проговорить то, что чувствую я и люди рядом.

 

Стихи, которые написала за время войны, уже переведены большинством европейских языков, а еще вьетнамским, арабским и китайским. Не успеваю отслеживать эти процессы. Появился ряд видео на ютубе, где звучат мои стихи на разных языках. И знаю, что такой активный интерес касается не только моих текстов.

Мое стихотворение "І зійшов Ісус на Оливну гору у місті Бучі, у місті Ірпені..." является откликом на те испытания и страдания, которые мы увидели в украинских городах, которые были освобождены от оккупации. В этой поэзии есть перекличка с барочной литературой, которая переживает страсти, то есть страдания Христу. Как раз мотив сораспятия, сопереживания через осмысление жертвы сына Божьего. Этот сюжет спроектировался мне на те человеческие трагедии, которые происходили и происходят во временно оккупированных городах и селах Украины. Распятый Иисус на крестике на неузнанном замученном теле, боль человека, выходящего за пределы человеческого тела, которой не знаешь, как помочь.

Нельзя смириться с агрессором, пока он тебя убивает. Украинская церковь четко отреагировала на совместный Крестный ход в Ватикане, объяснив, что предпосылкой любых способов найти общий язык должно быть прекращение российской агрессии. Церковь не может быть беспристрастной, когда речь идет о противостоянии добра и зла. В Священном Писании нет сцены примирения Иисуса и распинающего его. И даже Бог не прощает без раскаяния за содеянное. А с российской стороны никакого раскаяния не наблюдается.

Зарубежные артисти с первых дней войны предлагали помощь. Создавали программы поддержки, принимали матерей с детьми, давали возможность стипендий-резиденции с финансированием. Было немало таких предложений из Польши, Чехии, Словакии, Швеции, Дании, Германии, Италии. Многие поддерживали литовцы, эстонцы, латвийцы и грузины. Были проекты не только для писателей и ученых, но и для разных художников – художников, музыкантов, фотографов. Всех творческих людей, нуждавшихся в поддержке и убежище.

Некоторые институты решили быть и нашим, и вашим, предлагая программы поддержки одновременно для украинцев и россиян, тем самым уравнивая их и заставляя к непонятному диалогу "сверх войны". Причины такого были разные – и зависимость от российских нарративов, и элементарная неосведомленность и невосприятие ситуации. Не желание называть войну войной, и пренебрежение в отношении к Украине и украинской культуре. Как уже было высказано в заявлении Украинского ПЕН, Украинского института книги и многих других организаций и творческих союзов, мы не рассматриваем возможности никакого диалога с российскими художниками, по крайней мере, пока война не закончится.

Русская культура является неотъемлемой частью русской государственной идеологии, русской политики экспансии. Она визитная карточка, которая может выглядеть очень невинно, но из-за этих нарративов, которые распространяет русская культура, за ней приходит все остальное. И культура это толерует, и оправдывает. К сожалению, из этого правила совсем мало исключений.

Невозможно провести границу, где заканчивается безвредная русская культура и где начинается агрессивная, с имперскими претензиями и аппетитами, которые всегда имела Россия в отношении Украины и других соседних государств. Это так как в советских фильмах – они вроде невинны, но обязательно с персонажем украинцем-подлецом в вышиванке, коварным и хитрым жлобом, буржуазным националистом. Так формировалось отношение и культурные стереотипы, которые сегодня в России обострилось настолько, что даже человек, считающий себя незаангажированным, в это верит.

Российские художники ответственны за войну в Украине даже тем, что они никак на нее не реагировали. Не говоря уже о персонажах вроде Прилепина, которые в ней лично участвовали (Захар Прилепин – российский политик, писатель и пропагандист, поддерживающий террористические группировки ДНР и ЛНР. – Gazeta.ua). Те, кто сейчас перед угрозой санкций и политики ограничений выступили против войны, в 2014 году не слишком заботились о аннексии Крыма и оглашении так называемых ДНР и ЛНР. Не комментировали, не били тревогу, не поднимали эти вопросы. За исключением отдельных порядочных, еще тогда отмежевавшихся и уехавших то в Украину, то на Запад и перестали представлять себя как представители русской культуры. На остальных лежит коллективная ответственность за происходящее.

Россия многие десятилетия подминала восточнославянское пространство, поэтому нам постоянно приходилось бороться с пропагандой. Это тяжелый фронт, ибо постоянно вынуждены терпеливо объяснять и устранять сознательные многолетние дезинформации и извращения. Что должен быть Кыив, а не Киев, что украинский язык – это не разновидность и ответвление русского. Когда распался Союз, то большинство западных ячеек славистики унаследовало себе РФ. Это выливалось в то, что российский взгляд, российский нарратив, российская трактовка ситуации закреплялась как господствующая и единственно правильная. И нам сквозь него приходилось продираться, опровергать, возражать, но для этого было недостаточно площадок и репрезентантов. Все эти центры взрастили целые поколения идеологически ангажированных западных русистов, которые в упор не видят, не знают и не признают украинскую культуру – и с этим постоянно приходится иметь дело и бороться. И то, что российских авторов в мире переведено много, а украинских нет - это тоже одно из последствий этой пропаганды.

 

На Западе мы должны доказывать очевидные вещи, которые не очевидны для них вследствие длительного идеологического засорения мозгов Россией. В первые дни полномасштабной войны в среде якобы трезвомыслящих итальянских писателей и ученых можно было встретить комментарии "это Украина пожинает то, что она восемь лет бомбила Донбасс" и другие российские нарративы. Это шокировало. Или когда перевели мои тексты на арабский, то сразу в комментарии пришли российские боты, замаскированные под местных с комментариями вроде "Европа сочувствует Украине, дает ей оружие, это расизм. Почему же они так не сочувствовали Сирии?". И часть велась на эти комментарии. На внешнем информационном фронте каждый раз приходится терпеливо объяснять и прояснять ситуацию там, где хочется послать за российским кораблем. Не всегда хватает нервов, чтобы не прибегать к эмоциональным аргументам, а искать логические. Россия до сих пор имеет многочисленную армию агентов влияния во многих образовательных и научных учреждениях по всему миру.

Мы должны воспользоваться волной интереса к нашей культуре, языку, и показать, кто мы, чтобы Украина перестала быть белым пятном для мира. Прежде всего следует восполнить пробел в знаниях истории Киевской Руси – качественными историческими разведками, книгами, даже статьями в википедии. Ибо у многих зарубежных историков-антропологов-культурологов-социологов на эту тему слишком мало знаний, и они пользуются искривленными российскими материалами и концепциями. Уже на фоне этих знаний можно представлять литературу того времени, показывать ее особенности, чем она перекликается с другими европейскими литературами-культурами. То же самое касается и более поздних периодов истории, культуры и литературы в частности, авторов, которые были присвоены Россией. Процессов, которые были извращены. Сокровищ и достижений, которые были украдены у нас, увезены, уничтожены. Без информации о многочисленных запретах украинского языка и попытках его уничтожения трудно бороться с российскими нарративами и объяснять, почему, например, русскоязычность в современной Украине не является естественной, а насажденной империей и советской языковой дискриминацией всего нерусского.

Нужно комплексное видение того, что Украина имеет свою удельную многовековую культуру, богатую литературу, которая во многом коррелируется с мировыми процессами. Без этой основы изменить ситуацию невозможно. Поскольку только переводами современных авторов этого не исправить, нужно показать предпосылки и причины. Дают надежду многочисленные курсы украинского языка, возникшие на почве последних событий, из-за необходимости общаться с украинскими беженцами за рубежом, из желания читать и понимать новости. Каждый иностранец, овладевший украинским – это наш посредник и агент влияния. Тот, кто сможет узнать об Украине из первоисточников. Будет больше знатоков нашего языка – будет больше переводов с украинской литературы как классической, так и современной.

Война в Украине висит над нашими соседями как гипотетическая угроза. Многие страны-соседи смотрят на войну в нас с беспокойствами, как на ситуацию, которая может угрожать и им. Грузинам это похоже на их войну. У литовцев эта война активировала несколько подзабытую травму 1940-х и послевоенных лет, когда Литва испытала ужасные репрессии в Советском союзе. Война в Украине напомнила всем, что аппетиты России растут в отсутствие адекватной реакции Запада, с каждой успешной операцией вроде Приднестровья или Абхазии. Даже в Финляндии это способствовало осознанию необходимости вступления в НАТО.

Беженцы вернутся в Украину с гораздо более широким кругозором. Некоторые из них впервые увидели, какая жизнь за границей. И когда оказался в чужой культуре, то имеет возможность сравнить свое-чужое, и оценить, что у нас есть и что нам может дать чужая культура. Этот момент будет способствовать открытости украинского общества и лишит многих дурной привычки смотреть в направлении России.

До сих пор европейцы видели украинцев преимущественно только двух категорий – либо туристов, либо трудовых мигрантов. А сейчас есть возможность увидеть, что украинцы бывают разные – не только те, кто годится на непрестижный труд уборщиц и сиделок, но и высококлассные специалисты; не только бедные, но и богатые, открытые и зашоренные. Для многих стран это совершенно новый опыт. Чаще культура идет через человеческий контакт. Кто-то с кем знакомится и через восприятие этого человека, сочувствие, понимание и другие процессы, познает ближе культуру и ментальность другого народа. Украина получила в результате трагических обстоятельств возможность оказаться в близком контакте с Европой и есть шанс, что это более полно нас представит.

Темы войны в детской литературе не затрагиваю, потому что считаю, что это требует взвешенного психологического подхода. У профессиональных психологов есть свои методики, как работать с детскими травмами войны, о чем можно говорить и каким образом, чтобы не навредить. Просто отвлекать детей не выходит, просто умалчивать тоже, потому что они все равно остаются при своих трудных вопросах. Играют в то, что пережили – это тоже их способ преодолевать свой травматический опыт.

Знаю, что сейчас у Польши есть идеи издавать украинско-польские двуязычные издания для украинских детей, которые здесь оказались и ушли в сады и школы. Подобные попытки есть и в других странах. Также в отдельных муниципальных библиотеках собирают украинские книги, закупают украинскую литературу. Это важно, потому что многие выезжали и не имели возможности взять с собой книги. Конечно, можно покупать электронные издания, но, скажем, маленькие читатели нуждаются в материальной книге – рассматривать рисунки, водить по ним пальчиком. В общем, книжный рынок быстро реагирует на новые потребности, как я вижу.

Доставляет радость пониманию того, что помогаю. Волонтерю – ищу и закупаю тактическое снаряжение - рукавицы, наколенники, разгрузочные жилеты, тепловизоры, рации, кровоостанавливающие средства, турникеты, аптечки, все то, что может защитить и помочь нашим военным. Волонтерское движение – это такой большой муравейник, где каждый делает свой участок работы и вместе это оказывает большую поддержку. Когда ребята благодарят за то, что получили, я радуюсь, что смогла хоть чем-то помочь. Радовалась, когда была возможность ненадолго увидеться с мужем. Радуюсь, когда удается на что-то повлиять на информационном фронте, когда через мои тексты люди узнают больше об Украине.

Войну нужно проживать с тем вызовами, которые возникают сейчас – изо дня в день, час за часом. А как будет потом – увидим. Некоторые тяжелые потери способствуют закреплению определенных ценностей. Это странные моменты, но испытания, перед которыми Украина оказалась, не позволят пренебречь ими. Этот опыт многих изменит и научит ценить то, что у нас есть и чего у нас не отнять – независимость, достоинство, готовность к взаимоподдержке и самопожертвованию для Украины и ее будущего.

×