Мы иногда любим говорить о том, чего с нами не было. В том есть что-то греховное, но, наверное, естественное, необходимое нам по каким-то причинам.
Я давно замечал этот грех за собой, но впервые увидел (и услышал) это сбоку в кафе на Прорезной в Киеве. За соседним столиком худой мужчина в черном берете и плаще, уже немолодой, охмурял фотомодельку. Я услышал фразу, которую он сказал, глядя ей в глаза: "Когда танки Леклерка вошли в Париж."
В том было что-то не для чужих ушей. И такое — что настоящее настоящего. Я боковым зрением почти видел серые танки, которые сворачивали сюда с Крещатика. Думаю, мужик в берете тогда железно заякорил фотомодельку.
Я иногда повторяю ту фразу. Почему она казалась особенной и почему вспоминается теперь? Когда я ее услышал — то были андроповские или еще брежневские годы. Может, эта фраза компенсировала душевный авитаминоз той эпохи, когда все шло так, как шло, независимо от нас, и казалось, уже не будет иначе. А эти танки — они будто свидетельствовали о каком-то другом повороте, потому что шли не туда, куда пошлют, а куда действительно нужно.
Танки сворачивали сюда с Крещатика
И вот мне снова бывает необходима та фраза. Потому что как-то оно снова плохо вокруг, и хочется почувствовать себя где-то не здесь. Но вот что я заметил: эту фразу (или ей подобную) не скажешь первому встречному. Людей, которым можно это сказать, всегда мало. Вот теперь везде полно фотомоделей, а тогда та фотомодель была единственная на весь Крещатик, потому это и говорилось именно ей. Потому что она, как и танки Леклерка — почти невозможна в этом мире.
У меня есть знакомый, старый полковник, который воевал на Халхин-Голе. Теперь таких уже нет. И он иногда рассказывает о воздушных боях, со всеми подробностями, хотя сам из пехоты. Но я понимаю: наверное, тогда ему очень хотелось оказаться где-то подальше от земли, но так, чтобы было кому об этом рассказать.
5 
1
Комментарии
6