С годами я становлюсь умнее, но это меня мало радует, потому что я, умный, хорошо вижу, что чего на самом деле стоит. Потому что ум — это одно, а я — что-то совсем другое.

Я, например, не умею и никогда не умел жить осторожно и обдуманно, так, чтобы знать, зачем делаю то, что делаю. Давно, в молодости, у меня был начальник, очень впечатлительный, — потому что голубой. Когда я опаздывал и приходил на работу не в форме, он с сожалением говорил:

— Нет, вы посмотрите, он дома не ночевал, его девки напоили и спать уложили!

Для него самое страшное, что может произойти — девки уложили.

А хуже не это — девушки там были не при чем, я сам по глупости там заночевал, за компанию.

Моя мать, а она меня хорошо знала, говорила когда-то:

— Ты такой, что вот где-то что-то будут красть, а тебя на шухере поставят, а ты и не будешь знать, зачем там стоишь!

Я утешал себя мыслью, что меня, вот такого, когда-то поставят прикрывать отступление целой армии, и там я сумею себя показать, потому что таки умею стоять там, где попросят.

Его девки напоили и спать уложили

Однако подозревал, что мать, может, и правду говорит — о шухере. И поэтому всегда старательно избегал ситуаций, где берут что-то чужое — меня там и близко не стояло.

Но это никогда не бывает буквально, и мне редко удается вовремя разглядеть, где я просто так стою, а где — нет. Как правило, я всегда стою на шухере, когда что-то тащат как раз у меня. А начинается же все хорошо, так, будто мне нужно прикрыть отступающую армию.

У матери на это был очень наивный совет, всегда одинаковый:

— А ты им скажи, мол, ребята, мне некогда!

Ага, а если я не могу такое сказать? Вот и стою, стерегу, пока у меня вытягивают — где час-два, а где и неделю.

Иногда думаю: а может оно им на пользу пойдет, а раз так – разве мне жаль? Но я еще не настолько поумнел, чтобы додумать эту мысль до конца. 

×