В далекие сов етск ие времена, когда тихая взаимная ненависть между армянами и азербайджанцами еще не трансформировалась в резню, я болтался почтово-багажным поездом из Еревана в Баку. За окном были понурые пейзажи — невысокие горы без привычной для нас зелени, куцые поля и на них растения, немного похожие на кукурузу, только поменьше и совершенно по жухлые. Вагон был полупустой. Армянские крестьяне заходили и, как правило, на следующей станции выходили, поэтому даже разговориться было не с кем. Да они и не похожи были на разговорчивых; их морщинистые, обожженные солнцем лица были так же суровы и невозмутимы, как и пейзаж вокруг.
В определенный момент, однако, я не сдержался и спросил соседа, кивая на плантации за окном:
— Что это?
— Я нэ знаю, как это будэт по-русски .
— А по- армянски ?
— По-армянски это будэт тутун .
— Табак! — радостно воскликнул я. — У нас это тоже — табак!..
Но сосед выходил, и я не успел поделиться с ним рассуждениями об общем османск ом наследии, которое нас объединяет. И хорошо, что не успел. Потому что наше османс кое наследие — опереточные бандуры и шаровары, кал ым ы и базары, казаки и янычары — совсем не такое, как у них. Для нас оно уже давно превратилось в экзотику, живописный лубок. Рана заживилась, бусурман е , ясыр и Кафа остались в народных песнях и романтичных поэмах. Они не вызывают никаких ассоциаций с современными турками и татарами — и слава богу.
Я нэ знаю, как это будэт по-русски
Для армян Османска я империя — это, в первую очередь, геноцид, замученные соотечественники, утрата большей части исторической родины. Эта рана кровоточит, и никто ее не залечивает. Наоборот, все расцарапывают — и сами армяне, и их соседи. Я тоже едва не оцарапал ее, хоть, может, именно там, в общем табаке, и кроется какое-то лекарство, которое мы пока просто не научились использовать.
2 
1
Комментарии