"Если в СИЗО россияне держат 100 наших людей, то Красному кресту покажут десять" - Олег Котенко

Эта организация официально работает еще с 2015 года. А не официально с 2013 года. Я был активным участником Революции достоинства, и мой позывной на Майдане был "Патриот". Уже тогда были люди, которых Беркут брал в плен. И я участвовал в переговорах. Когда началась война, находился в Славянске, потому что родился и жил в Донецкой области. Я одним из первых начал информационно противостоять врагу в Донецкой области. Объяснял людям, что произошло и что нужно делать. Тогда я уже был представителем Совета Национальной безопасности Украины. За все это российские спецслужбы планировали похитить меня и отвезти в Воронеж, потому что там действовала ФСБ из этой области. Все больше наших военных попадали в плен, и нужно было вести переговоры с боевиками. Но я не мог этого делать, потому что они были для меня врагами, а я для них. Так появились рядом люди-переговорщики. Они начали общаться с боевиками для освобождения наших ребят. Так и сформировалась "ГРУППА ПАТРИОТ".

В 2015 уже создали общественную организацию. Часть людей освобождали сами через договоренности с помощью родных. Потому что сепаратисты были готовы отдавать людей, если придут их близкие. Другую часть - в сотрудничестве со Службой безопасности, с частью ее, которая отвечала за освобождение пленных.

Родственники к нам обращаются очень часто, и мы сразу отвечаем, что знаем и что делаем дальше. Мы на каждого заводим карту и передаем информацию дальше. Уже проделана очень большая работа. И людям не важно, это уполномоченный или общественная организация. Важно получить ответ. Поэтому наша команда работает в этом направлении - моя жена и дочь тоже. И люди, которых знаю с 2014 года. Я прошел через государственные органы и вижу, где государство недорабатывает. Хочу сделать все, что запланировал, но не успел в должности. Пока есть возможность - работаю, а дальше планирую пойти воевать дальше.

 

Горячую линию, которая до сих пор работает, начали заваливать запросами о пленных, пропавших без вести. Мы наладили работу с государственными органами, чтобы возвращать людей. Я тогда собрал группу, взял оружие в руки, и мы поехали защищать Киевщину. Хотя полномасштабную войну встретил в Донецкой области. Там занимались доставкой на оккупированные территории украинских газет, чтобы люди могли видеть правдивую информацию. Был в Славянске. Думал, что прорыв будет там. Но началось наступление на севере. И потому поехал именно туда. Вся моя семья осталась в Украине, и нужно было их защищать. Но горячая линия работала. Остались люди, принимавшие заявки.

Когда нужно было избрать Уполномоченного по без вести пропавшим, вспомнили, что я этим занимался очень долго. Я тогда воевал на Авдеевском направлении. Не хотел идти, но понимал, что смогу сделать все возможное и невозможное в этой должности для поиска наших людей. Для меня люди - это главное. В настоящее время продолжаем работать с государственными органами. Предложили МВД подписать меморандум о сотрудничестве с нашей ОО, Генштабу тоже. Ждем ответа. Хотя тот же Генштаб с нами сотрудничает - по их инициативе было несколько совместных совещаний уже после того, как я ушел с должности Уполномоченного. У нас есть понимание, как должна продвигаться работа. Хочу передать весь опыт, который есть.

Есть целые схемы, как этот вопрос проработать. Уничтожить все россияне не смогут. Мы знаем, что и как искать. Но это работа после деоккупации территорий. Мы готовы к этому. Работаем с организациями, которые хотят приобщиться к такой работе. А ее будет очень много, и она на годы.

Сейчас, например, инициирую законопроект о стоматологии. Чтобы военные прошли осмотр стоматолога и имели свою карту. По ней в случае смерти можно скорее идентифицировать тело. Также работает закон о ДНК. Когда человек идет воевать, у него берут образец, чтобы максимально быстро произвести экспертизы. Оставил много наработок в должности, но необходима поддержка государства для эффективной работы. Мы продолжаем работать как и раньше, всю информацию передаем государству. А когда вернем наши территории, будем работать над возвращением тел погибших или пленных к их родным.

Нет. У нас есть информация о военных, когда и где исчез человек. Сложнее работать с гражданскими.

Мы здесь разделяем гражданских и военных. Что касается последних, нужно начать с обращения в ТЦК и в воинскую часть. У каждой части есть горячая линия. И только тогда обратиться в полицию о розыске. Ибо человек мог не исчезать, а просто быть без связи несколько дней. Пошли ребята в разведку, вернулись. А человека продолжают разыскивать, потому что нам ничего не сказали об этом. Вот здесь обращаюсь к ТЦК и частям - отвечайте и работайте с людьми. Это очень важно. Дайте людям информацию. Если человек погиб, нужно сказать родным и сообщить, что произошло с телом. Если в плену - нужно об этом сказать. Если пропал без вести - есть такие общественные организации, как мы, которые помогают искать.

Но надо, чтобы государство что-то в этом направлении тоже делало. И мы будем контролировать это. Потому что если человек обратился в ТЦК, а его просто игнорируют, - это неправильно. В таких случаях говорим обращаться к нам, мы будем разбираться. Если ТЦК что-то не выполняет, мы будем обращаться в Генштаб. Государство должно работать для людей. Мы все на одной войне.

Здесь есть алгоритм, который я предложил еще в должности. Сначала нужно обратиться в полицию об исчезновении человека. Второе - обратиться в Национальное информационное бюро. Там есть телефон, куда можно сообщить. Также следует обратиться в Офис уполномоченного по вопросам пропавших без вести, который сейчас функционирует при Министерстве внутренних дел. Там тоже есть горячая линия.

В каждом случае - по-разному. Бывает человек исчез и на следующий день оккупанты выставили видео допроса. А бывает наоборот - человек исчез на поле боя. И неизвестно - он погибл или в плену. Очень много времени уйдет на поиск. Но мы знаем, где человек исчез, и когда территорию деоккупируют, то поиск будет не с нуля. Выходим на место исчезновения - если там есть тело, его отправляют на ДНК-экспертизу и остается ждать результатов. С военными проще чуть-чуть. У них есть индивидуальные опознавательные знаки: шевроны, крестики, часы. Если гражданский человек, то только ДНК.

Таких случаев было много. Потому что есть целые сети аферистов. Это могут быть заключенные или даже россиян. Аферистам не важно, у кого выманивать деньги - у обычных украинцев или у тех, у кого исчезли родные. Все такие случаи мы направляли в правоохранительные органы.

Не нужно давать деньги - государство делает все бесплатно. Если кто-то предлагает решить вопрос за деньги, сразу нужно идти в правоохранительные органы. Если они не реагируют, сообщите нам. Мы будем говорить и будем стучать ко всем. Пока не будет доказательств гибели или плена, за что человек хочет взять деньги, такие попытки являются аферой. Доказательств же нет в 99 процентах случаев. Но родные, к сожалению, верят.

Когда люди попадают в плен, они называют свои имя и фамилию, но могут не говорить подлинного звания. Человек может быть командиром роты или капитаном, но сказать, что он рядовой. Их меньше пытают и задают меньше вопросов. Родные выставляют фото и там видно настоящее звание. Понятно, что может быть с этим человеком.

Дальше - пленный может сказать, что он, например, повар. А на фото в форме с шевроном можно опознать, что он артиллерист. Опять же - больше пыток и допросов. Поэтому если родные ищут и хотят выставить фото - то только в гражданской одежде. Следует понимать - интернет почти не помогает найти родных. Но база данных по фото нужна. Освобожденным из плена показывают эти фотографии и они могут узнать тех, кто был с ними рядом. У нас такая база сейчас уже больше 20 тысяч фото. Просим у родных еще и видео, это тоже может помочь.

 

Положение дел лучше знают те, кто сейчас занимается процессом. Но расскажу, как такие переговоры, как правило, происходили. В Женевской конвенции написано, что возвращение тел происходит после конфликта. Но когда я занимал должность Уполномоченного, ко мне обратился Международный Комитет Красного Креста через Министерство реинтеграции и предложил выйти на россиян, договориться о возвращении тел после войны. Я сразу решил, что не стоит тянуть, если можно сделать сейчас. Потому предложил работать уже. Провели переговоры, россияне очень долго решали, но согласились.

Первые передачи тел происходили на Запорожском направлении. Надо было идти на территорию, которую мы не контролируем, и там проводить обмен. Я прошел Майдан и АТО, ООС, рисковал, когда шел на это. Но понимал, что тела нужно возвращать. До этого проводили обмены пленными, поэтому приобщил людей, которые знают, как это происходит. Первые тела забрали в начале мая. Договоренности были такие: россияне передают нам наших погибших, а мы возвращаем им орковские тела. То есть приобщили тех, кто собирал мертвых российских военных. Эта схема работает до сих пор. Место, время, количество тел четко обсуждается.

Списки военнопленных формируют другие ведомства. Но знаю, что информационное бюро есть в России. Через Женеву идет обмен информацией. А вот подтверждает Россия или не подтверждает - это вопрос. Если она этого не сделала, это не значит, что пленных нет в списках, что мы их не вернем. Пропавшие без вести также есть в списках на возвращение. Мы не знаем судьбу части наших людей, но также подаем их. Когда возвращают пленных, то до 50-60 процентов - это люди, которых считали без вести пропавшими.

К сожалению да. Она может подтвердить или нет. Международный Комитет Красного Креста также может увидеть человека в СИЗО и подтвердить. Письма, которые через МККК передают родным, являются доказательством плена. Россияне создают препятствия. Если в СИЗО держат 100 наших людей, то МККК покажут десять. Тех, кто здоров и кого заставили сказать о хорошем отношении и условиях.

У нас действительно есть лаборатории, обеспечивающие быстрый отбор ДНК. Но сравнительная экспертиза совсем другая. Это не быстро. Минимально - три недели, максимум - шесть месяцев и больше. Очень много предпосылок - как взяли образец, где находится тело. Есть обгоревшие тела, есть те, которые долго пролежали на открытом воздухе. Это очень тяжелая работа.

Нет. Благодаря западным партнерам имеем дофинансирование наших поисковых групп, союзники помогают закупить оборудование, поддерживают представителей в регионах. Я в должности уполномоченного обратился в посольство Швейцарии по поводу ДНК-лабораторий, они нам помогли. Мы обращались за ДНК-тестами, которые дальше передаем государственным органам, нам тоже с этим помогают. Но нужно держать руку на пульсе и понимать, что будет завтра. Потому что на это все нужно время. Мы вели переговоры о дронах, которые могут помогать искать тела, о том, что минимум миллион ДНК тестов нужно передать для ВСУ. Такое количество закрыть государство не может. Но нам это нужно.

Нет эмоций, это чистая дипломатия. Переговоры с российской стороной - самое главное здесь придерживаться договоренностей. Нельзя обращаться с ними как с теми, кого ненавидишь. Если ты это покажешь, то завтра они откажутся передавать тела или пленных. Это очень двоякое и неприятное дело.