Дорогой из аэропорта Кеннеди на Манхеттэн попадается много интересного. Первое, что бросается в глаза — бывшие заводы, которые уже давно не работают, и старые кладбища, на которых уже давно никого не хоронят. Иногда кладбище появляется каким-то параллельным городом на фоне переплетений толстых труб и гигантских цехов, построенных в 1920–1930-х, по-видимому, для внеземных великанов. Тогда архитекторы словно потеряли человеческую мерку. Впрочем, громадные сооружения строились руками обычных людей — из плоти и крови.

Попадая в Нью-Йорк, я всегда держу в голове один факт: его среди других людей строил мой прадед Василий. Дезертир из царской армии, которая безнадежно проигрывала Первую мировую, он пришел ночью в родное подольское село попрощаться с семьей. Его старшая дочь и моя бабушка рассказывала мне, что когда "папа приходили", она уже спала, а проснулась, уже когда "папа ушли".

Сквозь сон она слышала их с матерью неразборчивое шептание — так разговаривают воры или тайные любовники. Как знать, может, и ласкались они тогда — в последний раз на всю длиннющую прабабкину жизнь. Может, он просто пришел собрать пищи. Может, хотел в последний раз увидеть своих спящих детей — в последний раз в своей жизни. Известно лишь, что дед Василий направился на заработки в Америку, из пушечного мяса превратившись в мясо строительное.

Он вернется, и они купят землицы и наконец заживут

Уже при Советах из Нью-Йорка приходили письма и бандероли. В письмах была уверенность в том, что он вернется, и они купят землицы и наконец заживут. В бандеролях были сувениры — табакерки, шкатулки, девчачьи брошки. Рассказывали, он даже как-то переводил им деньги, которые зарабатывал на стройках.

В 1927 году пришла телеграмма, в которой сообщалось о его гибели. Дед Василий нарушил технику безопасности и упал с высокого этажа. Просто вниз, просто на этот вечный Манхеттэн, который достроили уже без него, — человека без имени и истории.

×