Я проснулся в шесть утра в почти пустом плацкартном вагоне, потому что в такую жару лучше не брать купе. Я ехал в Каменец, в гости к своим родителям, или, как до сих пор говорят некоторые мои друзья, — "домой". Это священное "домой" они хранят до сорока-пяти десяти лет, уже заведя семью и укоренившись по самые уши во всех возможных столицах этого мира, где уже сто раз должен быть их дом. Но нет, они все равно упрямо считают своим домом старенькую хату на краю села или тесную квартирку в хрущевском доме в районном центре.
В общем, я ехал к своим уже немолодым родителям в гости, а проводник вагона улыбался как-то поразительно искренне и просто сверкал белизной своей железнодорожной рубашки. Так чисто умеют стирать только дома, и он ехал домой, потому что был из каменецкой бригады и разговаривал по-нашему.
Вчера где-то в районе Козятина пассажир с верхней боковой свалился на пол. И так час лежал, весело раскинув руки, прямо в проходе. Никто на него не обижался, потому что ничего плохого он не делал, а также, как и все остальные, ехал домой. Все переступали через его тело и шли по своим делам. Иногда кажется, что люди вкладывают какой-то особенный смысл в эти постоянные хождения по вагонам. Словно от этого поезд будет быстрее двигаться.
Пассажир с верхней боковой свалился на пол
Однако поезд всегда будет двигаться свои 12 часов, особенно часто тормозя на станциях моей родной Подольской возвышенности, где этим летом на полях особенно буйно уродили маки. Я смотрю на красные поля и вспоминаю марениче вские "Маки червон і, юначе безсоння".
Пассажир с верхней боковой прячет глаза. Но в вагоне, кроме меня и проводника, больше никого нет. Его лицо красно — с бодуна и от стыда. Он смотрит в окно, на маковые поля. "Скорей бы уже домой", — по-видимому, думает он.
1 
1
Комментарии
5