"Власть засекретила истинные причины аварии на ЧАЭС" — ликвидатор

Секретность - отдельная тема в чернобыльской истории. Была секретность в аварии, которая стала одной из причин аварии, была секретность во время аварии и после нее.

До аварии в 1983 году произошел тревожный инцидент на Игналинской АЭС в Литве. Там такие же реакторы были. Обнаружили один недостаток в работе реактора: когда нажать кнопку остановки реактора, то реактор может в некоторых случаях сработать наоборот - не остановиться, а резко разогнаться. Это было за 3 года до аварии. Собственно, такое свойство реактора и стало причиной взрыва в Чернобыле. Но в 1983 году тревожный "звоночек" из Литвы засекретили. Конструкторы-проектанты начали работать над тем, как исправить этот дефект в проекте реактора. Не успели. Его исправили уже после аварии.

До аварии в инструкциях для операторов дефект не был отражен, хотя проектанты в то время о нем знали и работали над исправлением. Однако операторы этого не знали. Они считали, что реактор такой, как записано у них в инструкциях. А на самом деле он был взрывоопасен.

26 апреля взрыв на ЧАЭС произошел тогда, когда оператор нажал красную кнопку аварийной остановки реактора. Эта кнопка сработала наоборот - не остановила реактор, а резко его разогнала. Пошла цепная реакция.

Неизвестно. Скорее всего, это был оператор Леонид Топтунов. Или начальник смены Александр Акимов. Они оба получили дозу 1200 бэр и погибли. Их допрашивали следователи, были возбуждены уголовные дела. Но впоследствии эти дела закрыли.

В конце концов, кнопку остановки не запрещается нажимать. Это как тормоз в автомобиле. Есть множество ситуаций, когда это даже нужно делать. То, что оператор нажал эту кнопку, - совершенно не нарушение.

Спровоцировать аварию могли и другие недостатки реактора. Нарушен был запас реактивности. У операторов в инструкциях прописана норма: если этот параметр становится меньше 15, работать нельзя, надо реактор останавливать, поскольку он переходит во взрывоопасное состояние. Каким был этот параметр, неизвестно. Потому что не было прибора, который бы этот параметр показывал. Эти приборы поставили только после аварии - и в Чернобыле, и на других реакторах в СССР. До того операторы фактически работали вслепую.

 

Через несколько месяцев после аварии меня вызвали в КГБ и дали подписать документ - перечень сведений о Чернобыльской аварии, которые не подлежат разглашению. Он был на 3 страницах. Первым пунктом было требование не разглашать истинные причины аварии на ЧАЭС. Требовалось не рассказывать, что именно попытка остановить реактор привела к взрыву.

Официальная версия, которую обнародовали в августе на заседании МАГАТЭ, была другая: мол, операторы сделали 6 нарушений, из-за которых произошел взрыв. Поэтому вину возложили исключительно на операторов. По поводу того, кто виноват, - проектанты или операторы - на самом деле спорят до сих пор.

Также я не имел права говорить правду о характере разрушений, уровне радиации, дозах облучения и о собственном самочувствии, ведь по нему специалисты легко могли бы определить, какую дозу получил.

Говорят, радиация не имеет цвета, запаха и вкуса. Но ощущение есть. Сразу после аварии была радиационная эйфория - возбуждение, возвышенность, заряженность, готовность на что угодно. Затем начало тошнить. Это тоже следствие большого облучения.

Вечером, когда вышел с территории блока, разделся, чтобы помыться, не мог отмыть правую ладонь и правое бедро. Радиоактивная пыль в поры кожи впиталась и просто не отмывалась.

Когда разделся, обратил внимание, что кожа густого коричневого цвета - густой ядерный загар. Руки, лицо, шея - все, что было открыто, - красное, а тело под одеждой стало коричневым. Дня через 3 этот загар сошел.

Было еще ощущение, будто грудную клетку стянули резиной. Было трудно дышать. Это тоже несколько дней продолжалось.

В июле приехал в санаторий "Лесная поляна" возле Тетерева. Там работали ядерные медики из Москвы и из Челябинска. Меня обследовали 2 недели и выдали больничный лист, что по состоянию здоровья запрещено работать с радиацией.

Но справки мне не дали. Дело в том, что на то время было постановление ЦК КПСС: лучевые диагнозы больше не ставить и не фиксировать никому лучевую болезнь. Поэтому и мне не написали. Власть хотела уменьшить количество пострадавших. В середине мая Горбачев отчитался о Чернобыльской катастрофе. Сказал, что произошла серьезная авария, 200 человек получили лучевую болезнь, но "ситуация под контролем, и больных больше не будет". Вот "больше не было". На самом деле пострадали гораздо больше людей, чем те 200, о которых говорили в отчетах.

 

После аварии все такие же реакторы в Советском Союзе остановили, решили устранить недостатки, которые тогда были и привели к взрыву. Была целая программа огромная, ее выполнили. На всех таких реакторах поставили прибор, который показывал запас реактивности. Устранили кольцевой эффект, когда нажатие кнопки остановки приводит к цепной реакции. Изменили начинку в самых реакторах. Сделали быстрее аварийную защиту. Раньше после нажатия кнопки остановки реактор тушился в течение 20 секунд, а сейчас - за 2-4 секунды.

Реакторы после модернизации вновь запустили в работу. Они поработали год, и после этого снова провели исследования, какими стали теперь реакторы. Такие измерения провели на одном из чернобыльских реакторов и на одном из реакторов Курской АЭС в России. Отчет по результатам, 80 страниц, КГБ засекретило. По одной простой причине: авторы отчета написали, что в некоторых ситуациях реакторы стали хуже, чем были до модернизации, и могут становиться неуправляемыми.

Этот засекреченный отчет 1987-го я случайно встретил только после 20-й годовщины Чернобыля. Понял, что после засекречивания реакторы не исправляли. Они работали и дальше, будучи ненадежными.

Эти все реакторы надо было останавливать. Надо признать: у них есть недостатки, которые, в принципе, устранить невозможно. То, что Чернобыль остановили, - это правильно. Но другие реакторы до сих пор работают. В России около десятка атомных реакторов. К нам ближайшие — Курская и Смоленская АЭС. Курская - практически двойник Чернобыльской АЭС.

Еще когда разрабатывался проект арки, укрытия над саркофагом с отработанным ядерным топливом, я был и остаюсь ее противником. Один мой знакомый метко сказал, что это голливудская декорация, скрывающая проблемы, но не решающая их. Так, благодаря ей уровень радиации стал у саркофага в несколько раз меньше. Но под самой аркой уровень радиации увеличился, потому что там она концентрируется. Но главная проблема саркофага — в остатках ядерного топлива, которые хранятся внутри. Они до сих пор находятся в неконтролируемом состоянии и теоретически нельзя исключать, что в случае смещения какой-то плиты остатки топлива соединятся, и образуется критическая масса. Это может привести к мини-взрыву или возгоранию.

Единственный способ держать ядерное топливо под контролем - это его изъять: переместить в контейнеры и вывезти куда-то на хранение. Пока оно в саркофаге, он считается ядерно опасным.

Конечно, изъять топливо - это рискованная работа. Нет технологии, как это делать. Были разработки, предложения. Но это не технологии. Говорят, что со временем будет какая-то технология и приборы, с помощью которых можно будет справиться с остатками ядерного топлива. Но пока этого нет.