"Когда живешь с ощущением, что кто-то раньше о нас позаботился, становится не так страшно" - Ярослава Стриха

Меня интересовали модели автобиографий. Ведь на самом деле форму автобиографии определяет не прожитая жизнь, а общественные условности, политическая ситуация. Во время Расстрелянного возрождения мы видим, как эти модели меняются. В своей автобиографии писатель рассказывает по сути не о том, как он родился, жил и учился, а наоборот очень часто размышляет, кто такой писатель вообще и что надо делать, чтобы считаться украинским писателем.

В автобиографиях конца 19 века идентификация такова: "Я украинский писатель, потому что с молоком матери впитал фольклорную стихию. Народная песня льется в моем сердце. Я включен в народнический и фольклорно-этнографический контекст". Зато в 1920-ых с установлением советской власти человек считает себя украинским писателем уже, потому что он из семьи рабочих, поскольку "его сердце бьется в ритме железнодорожных шпал, которые мои родители прокладывали на Донбассе". В 20-е мы видим, что писатели уже сознают эти условности. Эти различные автобиографические рассказы одевают на себя как маску и снимают. Очень интересно, когда тот же писатель успевает оставить автобиографии двух или трех противоположных моделей.

Скажем, Валерьян Полищук имеет две автобиографии. Одна из них о том, что он родился где-то за городом, пас коров, поранился, попал в больницу и ему пришлось закончить карьеру пастуха. Поэтому выучился на писателя. А есть у него такая вполне советская автобиография о том, как он в своей гимназии скрываясь от власти издавал со своими коллегами какие-то подпольные газеты. Еще у него есть третья интересная автобиография в журнале "Литературная ярмарка", который выходил в конце 20-х. Там засветились все литературные светочи Расстрелянного возрождения.

"Дневники" Евгения Чикаленко. Чикаленко - украинский меценат, культурный деятель и издатель. Автор известной фразы, что "любить Украину надо не до глубины души, а до глубины кармана". Он исповедовал этот принцип на практике. Его дневники - это очень живая и полная анекдоток панорама украинской культурной и литературной жизни того времени. Благодаря Чикаленко мы видим, с чего начинали те люди, которых мы знаем на их вершинах. Скажем, Чикаленко рассказывает, что когда-то неизвестного Павла Тычину первым заметил Андрей Никовский и подумал: "Перспективный мальчик. Надо его как-то привлечь к литературе. Пусть он нам в газету" Рада "пишет юмористические фельетоны". Сейчас мы бы представить не могли патетического и трагического Тычину в роли юмориста.

Чикаленко описывает много смешных сюжетов. 1913. В воздухе уже звучит угроза. Мы знаем, что скоро прозвучат выстрелы, из которых начнется Первая мировая. И здесь Андрей Никовский, уже вскоре министр иностранных дел УНР, подстерегает с пистолетом Владимира Винниченко, уже скоро министра внутренних дел УНР, чтобы застрелить эту "собаку", если он еще раз попытается переманить из газеты наборщиков текста. Об этом Никовский потом написал Чикаленко в письме.

В клубе "Родина" Чикаленко всех поил рислингом и кормил маринованными сливами. Таким образом привлекал людей к литературе еще и через желудок. Вся среда Центрального совета прошла через них. Есть анекдот, что этот клуб разрешили, так как один чиновник прочитал название на манер российского "РОдина" и подумал, что это какой-то верноподданический клуб, поэтому пусть будет.

Это иногда забавное чтиво, которое развенчивает наше восприятие забронзовелых классиков. Для меня это чтиво еще и очень успокоительное. Потому пусть какое бы сложное положение не было у нас сейчас, вижу, что люди при значительно более сложных обстоятельствах удержали нам это пространство. Я не знаю, какой ценой им это удалось, но чувствую к ним большую благодарность. А когда живешь с ощущением, что кто-то за несколько поколений до нас о нас позаботился, становится не так страшно. Чувствуешь себя защищенной.

 

Он в 1921 году решил составить биографический словарь украинской литературы. Он рассылает всем писателям анкеты с вопросами, где просит их описать свое происхождение и творческий путь. В течение этого критического десятилетия 1920-30-х люди присылают ему на улицу Цвынтарную, 3 в Харькове свои судьбы. Учитывая, что для многих из них 1930-е кладбищем и закончатся, в этом есть какая-то горькая ирония.

Благодаря архивам Плевако можем взглянуть на известных писателей в неожиданном свете. Например, Майк Йогансен к своей официальной биографии добавляет фотографию себя с голыми плечами и трубкой. Портрет значительно более игривый, чем предполагает официальный текст.

Умиляет, когда вижу написанный зелеными чернилами и сшитый зеленой ниточкой рукописный биографический сшиточек какого-то писателя, в котором он стилизует свою биографию под крестьянско-рабочую, а стихи этого писателя неожиданно напоминают символизм молодого Тычины.

Мы знаем о факте репрессий 1930-х, но мы почти не видим, как это проживалось в процессе. А там сохранен дневник самого Плевако, который он пишет, когда его начинают преследовать. Это абсолютное кафкианство. Человек не понимает, в чем его обвиняют, и даже не может поверить, что его преследуют. До конца не верилось. В дневнике он переходит на русский, потому что украинский уже воспринимается как точка уязвимости. Дневник заканчивается фразой "Я буду бороться". А потом туда вложен листок, исписанный мелким почерком. Это явно черновик, который он держал в руках, уже наговаривая на себя на заседании Академии наук. Людей заставляли даже не каяться, а оговаривать себя.

"Болотную лукрозу" Виктора Домонтовича. Это его автобиографическая новелла, где он описывает среду неоклассиков от 1920-х до того времени, когда они с голодного Киева выезжают в Барышевку преподавать. Там яркие описания Киева. Видим город, который медленно умирает, где вырубят все парки на то, чтобы топить в домах. Город, который голодает. Мировые писатели писали о голоде, например, Кнут Гамсун, но сам он не голодал. Он полагает, что хотеть есть и голодать - это то же самое. А на самом деле это две большие разницы. Домонтович мастерски владеет ритмом. Когда надо растянуть какое-то наблюдение и сделать ее невыносимым, он это делает с помощью длины фразы. Так дает пронзительное описание, когда его знакомый приходит к нему и видит на столе корочку хлеба. Сначала он еле дожидается конца разговора, все время глядя на эту корочку. Мы понимаем, что он уже не способен поддерживать диалог, потому что думает об этом хлебе. Описание того, как он наконец этот хлеб ест, очень подробно и растянуто. Одна из самых страшных вещей, которые пришлось прочитать.

Киев голодал в начале 1920-х после национально-освободительной борьбы, когда столица переходила из рук в руки. В те времена окрестные села позволяли выжить. В отличие от голода 1930-х годов, когда голодали именно села, а города имели пищу. Поэтому писатели пытались найти работу в маленьких селах.