Вот по телевизору показали Минск и Некляева с подбитым глазом. Если бы не сказали, что это он — не узнал бы. И не из-за фингала, а просто из-за того, что он постарел и потолстел. А я видел его в последний раз очень давно, лет 35 назад, и тогда он был совсем другой, элегантный, словно камыш, и чуб носил иначе — как у многих тогда, была прическа, как у Beatles.

Мы не были знакомы лично. Но в те времена, если ты жил в Беларуси и хотел быть культурным человеком, считали, что нужно знать Некляева — в числе нескольких других имен. И его хотелось знать, потому что был он только немного старше нас всех. Отрывок одного его стихотворения мне с тех пор нравилось повторять в приступе меланхолии: Уступаю в пару лістапада — Дай руку! Застаєцца зяльоная музика ззаду, пад якую скакав я, як цеп на таку. Уступаю в пару лістапада…" Больше ничего не помню. Стихи о поре ноября можно писать только в молодости. Впоследствии об этой печали уже так не напишешь, хотя и будешь знать о ней намного больше.

Он пытался улыбнуться, а нижняя губа не сумела это сделать

И еще вот что: у него ни в одном стихотворении повторяется этот мотив цепа на току — когда ты сам молотишь или тебя молотят. Следовательно — накликал? Хотя, грустно это не само по себе, а что произошло оно тогда, когда твоя лучшая музыка действительно позади. Может, грех так говорить, но меня поразила не разбитая голова, а нижняя губа — она такая бывает у старых мужчин, и в ней больше печали, чем во всем другом. Он пытался улыбнуться, а нижняя губа не сумела это сделать.

Показали по телевизору и его оппонента, о котором когда-то мы не слышали ничего, хотя принадлежали к одному поколению и жили где-то рядом. Его мне тоже стало неожиданно жаль, потому что в глазах его впервые был виден страх — хуже всего, что можно увидеть в глазах старого мужчины.

×