Я как раз задремал, когда на меня упала здоровенная молодая женщина.
Это было в метро, когда поезд о что-то споткнулся в тоннеле. Молодая женщина была хороша — глаза серые, образование среднее. Она, не вымолвив ни слова, подхватилась и продолжила разговор с подружкой. Потом искоса глянула на меня, через плечо, сверху вниз, быстро, по-деловому. Так осматривают чужую клумбу, на которую ненароком заехали мотоциклом: не помялись ли там тюльпаны или ещё что-то.
А я улыбался. Она сердито сморщила нос. Но то, от чего я улыбался, ее не касалось. Я вспомнил одного давнего знакомого. Он был хороший виолончелист, такой дядечка с пузом. А жили мы в коммуналке. Он был холостяком, поэтому сам готовил. Его пузо в кухонной тесноте постоянно натыкалось на девушек, и он всегда при этом говорил невинно тонким голосом: "Ну шо такои чки?".
Жили мы в коммуналке
Пузо было мягким, и на него не сердились.
Виолончель — классный инструмент, на нем все можно играть. Но как он это делал со своим пузом — не знаю. Может, как раз пузо пома гало поддерживать виолончель во время игры.
Когда кого-то вспоминаешь, поневоле становишься почти им. Мои глаза округлились, а может, и наполнились слезами. Потому что молодая женщина строго глянула на меня сверху: в слезах я ей не нравился. Но я думал опять не о ней. Хотя, может, именно ее падение вызывало это воспоминание. Я вспомнил, как тот виолончелист однажды полез вкручивать лампочку, упал со стула и сломал себе ключицу. Мы собрались на грохот. Он сидел на полу и плакал, потому что теперь месяц или и даже больше не сможет играть на виолончели. Это действительно было грустно: он стал осторожнее, не на кого не натыкался на кухне и перестал говорить "Шо такои чки?".
Вскоре я выехал оттуда, но так и не слышал, как он играет на виолончели.
1 
1
Комментарии