Есть офисы, где все сидят вместе, без стен и дверей. Люблю там бывать, но не смог бы так жить. Что-то здесь меня беспокоит. Может, то, что я уже пережил это — в армии, где так же сложно уединиться. Здесь хоть можешь уйти домой, а там — нет. Но в казарме есть такое место — капте рка. Там прятались ребята — осмотреть дембельские мундиры. Они висели низко. А кому домой позже — у тех высоко, подставляй лестницу. Я, чтобы не вспоминать о доме, избегал капте рки. А когда приходилось, то видел — ходить туда не стоит.

Каптерщик наш был Кулиев, азербайджанец, 1,5 м роста. Раз слышу плач в каптерке. Захожу. Лестница лежит, а Кулиев ее пинает и говорит сквозь слезы:

— Плохой ле стни ца!

Он хотел посмотреть спрятанную наверху свою дембельскую фуражку, грозно загнутую, как у Пиночета, и вот грохнулся с лестницы, и я здесь лишний, потому что не должен был это видеть.

А еще у нас служили два эстонца, Юре Кийв и Райво Сахаров (он произносил: Саагаров). Они хорошо пели. А когда я хотел спеть с ними, нарошно выбирали песню, где есть эстонское слово, которое трудно выговорить чужому. Выходила какая-то, по-видимому, непристойность, и они ржали.

Мы выпили по-братски. Они еще попели, а я нет

Как-то они получили из дома посылку — несколько банок рыбных консервов. Такое едят вместе, а тут эстонцы после отбоя закрылись в капте рке. Я тогда дежурил по роте. Не люблю падать на хвост, но не делайте из меня дурака. Знаю я такую рыбу! Иду к ним и говорю: ребята, у меня есть штык-нож, а вам же нечем открыть консервы. Они согласились. Так и есть, в двух жестянках — водка, а не рыба. А сделано чисто, фабричным способом, и не подумал бы. Мы выпили по-братски. Они еще попели, а я нет — не дал им отыграться.

Да и еще: они той ночью были, хоть немного, где-то там, откуда пришла эта посылка и где умеют правильно произносить слова, больше никому не доступные.

×