Мелкие потери переживаются острее и дольше, чем потери большие. Это, наверное, правильно, потому что кто бы долго выдержал переживать что-то большее?

Одна такая история связана у меня с армией. Наш учебный батальон стоял в Минске. В военном городке, кроме нас, было семь батальонов. Эту ораву кормил пище блок, расположенный посреди территории. Мы часто ходили в наряды, на кухню и в караул, попеременно.

Была середина лета. Я стоял в карауле. Хорошо, когда стоишь где-то у забора, людей видишь. А здесь попался самый плохой пост. Маршрут лежал по периметру пище блока, где ты на виду у начальства, да и запахи из кухни дразнят. А тогда очень хотелось есть. Это не голод, а замечательный собачий аппетит, который заострял тебе обоняние, и ты слышал, где что печется, варится или просто лежит.

И вот я кружу вокруг пищеблока, и охватывает нетерпение, потому что оттуда уже пахнет нарезанным хлебом, а до обеда еще часа два. Иду мимо окна кухни, а там стоит солдатик из нашей роты, он в кухонном наряде. Его фамилия Бугай, он маленький и хрупкий, как для белоруса — очень смуглый, потому что из крымских татар, когда-то здесь осевших. Но все-таки белорус, и мою фамилию произносил так: "Жажера".

Иду мимо окна кухни, а там стоит Бугай

Караульный не может разговаривать с посторонними, и на всякий случай мы этого придерживались, потому что кто знает, откуда здесь появится замполит или еще какая-то зараза.

И вот Бугай из окна смотрит на меня и вдруг говорит фразу — смаую домашнюю, которая только может быть, но для этого места неожиданную:

— Жажера, хочаш цибульки?

И радушно протягивает из окна очищенную луковицу.

И почему-то так рассердила эта слишком домашняя фраза, и то, что как же ты это возьмешь, когда тебя видно отсюда до самого штаба? И я молча отвернулся и пошел дальше. А нужно было взять. Потому что до сих пор иногда хочу той луковицы — как ничего другого.

×