По вагонам метро иногда ходит один дед. Высокий, седой, с прямой спиной. Рубашка, когда-то белая, а теперь пожелтевшая, застегнута под горло. Дешевый черный старый костюм. И полиэтиленовая торбочка, куда ему бросают деньги. Дед поет всегда одно: "Я помню тот Ванинский порт, я помню тот берег угрюмый, где мы поднимались на борт, в холодные мрачные трюмы".
Он поет, перекрывая грохот вагонных колес, у него надуваются вены на шее, лицо красное, а глаза белые. Это некрасиво, но именно поэтому и убедительно. Не знаю, хорошо ли он поет, в той песне не это главное. Что-то меня здесь поражает, кроме самой песни.
Я знал некоторых, которые бывали там: один 25, другие — по 10 лет. Был ли и этот дед был с ними? Ему далеко за 70, а значит — мог быть.
Однако, те, кого я знал, никогда не пели эту песню. И не любили вспоминать путь туда. Разве иногда — путь назад. Хоть в деде есть что-то настоящее — не возраст, и не песня, а костюм. Таких не шьют давно, и материи такой уже нет. У моего отца был такой. Эти костюмы покупали, когда возвращались. Где-то на золотых приисках им выдавали заработанные деньги — все, что оставалось после того, как высчитывали на облигации добровольной государственной ссуды.
За облигации 1949 года заплатят проценты
Отцу хватило на костюм и на то, чтобы перекрыть дом соломой.
Значит, костюм — правильный, но что-то не так в этом концерте. Те, кого я знал, не пришли бы сюда, они ни у кого ничего не просили. Им важнее было доказать самим себе, что те годы — не потеряны, а прожиты разумно. У моего отца была тетрадь с цифрами и расчетами. Там расписано, что за облигации 1949 года заплатят проценты, например, в 1969-ом, и так далее. Это как будто математическое подтверждение недаром прожитой жизни. А этот дед, думаю, тоже был там — но не столько, чтобы об этом можно было жалеть.
2 
1
Комментарии
8