Если бы я умел летать, то летал бы по вечерам над городками Слобожанщины и Полтавщины. Летал бы медленно и низко, чуть выше уровня окон, где желтый вечерний свет. Там нет штор — только занавески, над ними есть просвет, и мне видно, что там ужинают люди или еще что-нибудь делают. А их дети играются с гусятами, потому что уже весна, но на улице гусятам еще холодно.
Я давно знаю, что летал бы именно так, чтобы видеть все это. Иногда мне эти полеты снятся. А недавно это случилось почти наяву.
Это произошло две недели назад, на выезде из Глухова. Наш автобус — высокий, как лондонский — плыл по одноэтажной улице, и я все видел в окнах, потому что ехали вечером, когда все светилось. А перед этим мы разговаривали с мужчиной, живущим в одном доме уже триста лет. То есть живет в доме, где жили его предки с XVIII века. Нет, с начала XIX-го, уточняет он, да и это немало, и я завидую ему.
Это произошло на выезде из Глухова
И вот я медленно лечу над уровнем окон этого городка — так, как хотел. Но наяву это прерывается мгновенно, безжалостно: автобус едет быстро, а город маленький. Оборванность полета две недели мучила меня. А вчера это неожиданно закончилось.
Я стоял в подземном переходе под Брест-Литовским проспектом. Напротив — дядя с пачкой рекламных проспектов. Их никто не брал. Лицо у него серое, а глаза ясные. Вдруг он направился ко мне. Не люблю навязчивых. Но это было другое. Он спросил:
— Сто грамм выпьешь?
Это прозвучало как "Ваше сиятельство!". Но я отказался. Он серьезно сказал:
— Она домашняя!
И вдруг послышалось: триста лет — на одном месте. Мне словно вернули оборванный полет. Но я опять сказал "нет". Он пошел назад. Только потом я понял, что сделал правильно. Когда видишь чудо — пусть оно будет как сон, из которого ничего нельзя взять с собой.
2 
1
Комментарии