Мой дед стрелял в немцев. Сидел на соседской груше и пулял в них из рогатки вишневыми косточками. Немцы разоблачили снайпера и начали стрелять в ответ. Мститель б ухнул с груши и убежал, аж пят ки мелькали. Его до ночи искали, но, к счастью, не нашли.

Потом немцы отомстили деду — забрали в остарбайтеры на коксохимическую промышленность в город Буглин. Дед тяжело работал, голодал, перебивался эрзац-хлебом из опилок, шаркал в деревянных ботинках и до крови стирал ноги. Но сумел поладить с французами, которые работали рядом за колючим проводом. Под угрозой расстрела выменивал у них хлеб на мыло. Еду тайком проносил в барак и делил между всеми. А затем лагерь бомбили союзники и дед как-то сбежал из того ада. Убегал босиком, ботинки оставил немцам. Он никогда не брал чужого.

Чтобы запутать следы, направился на запад. В поле услышал знакомую речь — это двое поляков обрабатывали землю какого-то бюргера. Дед сказал, что он их земляк из-под Люблина и попросился на работу. Недоверчивый бюргер позвал полицию. Деда молотили два красномордых немецких полицая, а он все — "прошу пана" и "прошу пана". В полесском селе, откуда мой дед, все знали польский.

Когда советские войска освободили Польшу, работникам дали расчет. Дед решил возвращаться домой. По дороге ему говорили, что это плохая затея. Но ему хотелось на Волынь.

Что дед не шпион, поняли через несколько недель

Деда сняли с товарняка на границе и повезли в тюрьму в Ковеле. Энкаведешники били его щедро, по-нашему, рук не жалели. Что дед не шпион, поняли через несколько недель. Отпустили с условием, что пойдет работать в пекарню. Дед никогда не выпекал хлеб, но быстро научился. Не было другого выхода.

Дед больше молчал, чем говорил. Внукам даже словом не обмолвился ни о немецком рабстве, ни о советских издевательствах. Охотно рассказывал только о старой соседской груше. Потому что дед тогда попал, а немцы — нет.

×