Умные люди говорят, что все истории давно уже рассказаны древними индийцами, а мы только пересказываем их, изменяя реалии. И там, где у них Кришна срывает цветок лотоса, у нас влюбленный курсант рвет нарциссы с клумбы перед горисполкомом. Принципиальная невозможность новизны иногда парализует. Вот ты точно знаешь, что история твоя и ничья больше, а червячок внутри подтачивает: парень, не ты первый и не ты последний.

Я ходил во второй класс и, привыкая к коллективизму, выносил для себя простые знания о людях. Так, я уже видел, что на самом деле равенство моих одноклассников призрачно. И это проявлялось в том, что они ели на переменах.

Юру часто тошнило на уроках, и он отпрашивался в туалет. Учительница всегда спрашивала одно и то же:

— Юра, что ты ел на завтрак?

А он всегда отвечал:

— Борщ.

Меня очень удивляло это постоянство. С одной стороны, утренний борщ для советского человека был воплощением практичности: зачем готовить, если есть вчерашний борщ? С другой стороны, Юру мы жалели всем классом. Этот борщ явно не шел ему на пользу.

Юру часто тошнило на уроках, и он отпрашивался в туалет

Мы все ели что-то свое. Кому-то бабушка готовила куриные котлетки, кому-то мама жарила грубые свиные отбивные. Бутерброды, как и дети, тоже были разными. Простой хлеб с маслом, кусочки докторской или пластинки московской.

Однажды в конце февраля, как раз перед появлением тюльпанов на 8 Марта, я услышал пронзительный запах. Это был один из тех умопомрачительных запахов, которые смешат, смущают и шокируют одновременно. Рядом, за соседней партой, нашелся мир, для которого это была чистая будничность, — живой огурец среди зимы.

Теперь этих огурцов сколько хочешь — покупай себе и ешь, когда хочешь. Но я всегда жду конца июня. Моего внутреннего второклассника радует эта принципиальность. Хотя в действительности понимаю: ничего особенного тогда со мной не случилось.

×