Литературовед Ярина Цымбал собрала коллекцию из более трехсот антикварных изданий украинской литературы 1920-х годов. В свое время Ярина защитила диссертацию на тему "Творчество Майка Йогансена в контексте украинского авангарда 1920-х-1930-х годов". Сейчас работает научным сотрудником в Институте литературы. Книги из домашней библиотеки нужны ей и для работы.
- Так как мои интересы распространяются на 1920-е годы, то большинство моих книг - именно этих лет. Редактируя украинское издание Мирослава Шкандрия о литературной дискуссии 1920-х годов, очень намучилась с цитатами: одна книга в одной библиотеке, другая в каких-то архивах, еще какая-то есть в Институте. А теперь почти все они у меня дома. Я уже давно не хожу в библиотеку Вернадского, потому что книги стоят рядом на полке и я с ними работаю.
Когда купили первую?
- Первые свои антикварные книги я купила с земли на Петровке. Например, первый словарь я там купила года 2001-го. Мы с мужем поехали на Петровку. Кошелек лежал у него в рюкзаке, а я шла просто так, руки в карманы. Николай очень быстро все осматривает. Когда он был на несколько метров впереди, а увидела у одного парня среди хлама русско-украинский словарь Изюмова 1930 года. Я его равнодушно полистала, чтобы продавец не догадался, что хочу его купить. За словарь он просил 5 гривен. Я медленно отошла, а когда исчезла из его поля зрения, побежала за Николаем: "Немедленно давай кошелек". Вернулась, протянула купюру с равнодушным видом. А продавец сдул с книги пыль и говорит: "Берите, девушка, пыль веков ..." Мы потом года два развлекались с Николаем - загадывали друг другу переводить слова и сверялись по словарю Изюмова.
Словари очень хорошо годятся для языковых игр и очень выручают, когда интернет не работает. Этот словарь время от времени появляется в продаже, его можно купить сравнительно недорого - за 200 гривен. В нем есть слова, которые сейчас не используются, но еще не считаются устаревшими. Как-то муж читал стихи Майка Йогансена и спрашивает: "Что такое" літепло "?" Говорю: "Коля, это нормальное слово, все украинцы его употребляют, означает теплую воду".
Для вас важен внешний вид книги?
- Обычно коллекционеры гоняются за хорошим видом книги - чтобы нигде не было надорвано или загрязнено. Не считаю себя коллекционером. Мне главное - текст. Могу купить книгу без обложки или без пары страниц.
Раньше книги были в основном в обложках. Если оригинальную обложку наклеено на более позднюю палитурку, она стоит дешевле.
Палитурок почти не было в те годы, потому что они намного дороже. В палитурках издавали словари, ведь ими люди активно пользуются. А обычную книгу могут прочитать только один раз, даже в библиотеке.
Иногда обложку срезали и наклеивали на палитурку, чтобы книга лучше держалась. Книги тогда часто обрезали, в них были неровные края, неразрезанные страницы. Когда я писала диссертацию и перечитывала в библиотеке Йогансена, то сама разрезала страницы, так как книги до меня никто не читал. Они 80 лет ждали меня - своего первого читателя.
У нас в Институте литературы хранится библиотека Ивана Франко. Там есть книги с неразрезанными страницами, но их нельзя разрезать, потому что такими их оставил Франко. А в публичной библиотеке книги существуют для пользования, поэтому я разрезала страницы без всякого сомнения.
Есть букинисты, которые продают старые книги, не реставрируя, чтобы владелец мог их убрать на свой вкус - в скромную обложку или в дорогие золотые берега.
В самом начале 20-х книги печатали на дешевой и плохой бумаге. В условиях разрухи и военного коммунизма шиковать было невозможно. В какую бумагу заворачивали колбасу и селедку, на такой и книги печатали. С газетами то же было: один номер выходил, как полотнище зеленого цвета, следующий номер - уже вдвое меньше и желтого цвета. Сборник "Водоворот революции", который Валерьян Полищук составил еще в Киеве в 1920 году, удалось идать только в 1921 году в Екатеринославе, его напечатали на плотной фиолетовом бумаге, почти картоне.
Старые книги храню в ящиках из-под вина. Книги очень впитывают пыль, а эти уже по 90 лет собирали пыль.
Когда покупала собрание сочинений Эмиля Золя в украинском переводе - как эти книги воняли старым салом! Жесть. Я не знаю, что владельцы с ними делали. Мы их потом долго проветривали.
Иногда книги воняют бензином: их долго держали где-то в гараже рядом с мотоциклом, чтобы освободить жилплощадь.
Я закладываю в книги надушенные духами бумажные полоски-закладки.
Как-то купила сразу много книг у знакомого букиниста. Он предупредил, что книги влажные, и посоветовал дома пораскривать их и разложить где-то на солнце, чтобы просушить, а то может грибок завестись. Мы на кухне весь пол выстелили теми книгами.
Как формируются цены на антикварные издания?
- Продавцы оценивают книги по-разному. Знатоки хотят очень дорого. А есть люди, которые торгуют всем подряд, они продают дешевле.
Как-то на интернет-аукционе продавалась книга - сборник произведений украинских писателей, самое ценное в ней - много фотографий. Владелец просил за нее 90 000 гривен. Я его спросила, не ошибся ли он с нулями, поскольку за такие деньги можно все село в Украине купить. Продавец ответил, что книга суперредкостная и ее нет ни в одной библиотеке мира. Еще добавил, мол, сейчас книга может стоить как целое село, просто каждый выбирает, что ему нужнее.
Я немедленно нашла эту книгу в каталоге Национальной библиотеки Украины им. Вернадского. Продавец после того снизил цену до 30000 гривен, но книга и того не стоит, потому что в ней нет первых и последних страниц.
Я на аукционах книги не покупаю. Не люблю торговаться, делать ставки - здесь я человек неазартный.
Одного букиниста знаю уже восемь лет. Он уважает меня за то, что я работаю с книгами, а не покупаю их, чтобы похвастаться перед гостями и знакомыми. Он, бывает, говорит: "Ой, эта книга дорогая, если у вас сейчас нет денег, вы можете потом отдать, она ведь вам для работы нужна".
Издания, которым почти сто лет, имеют, наверное, собственную интересную историю?
- Много антикварных книг приходят из частных библиотек, которые распродают незаинтересованные потомки. Часто бывает, что при этом потомки ссорятся между собой: кто-то унаследовал квартиру и быстренько все с нее распродал, пока другие не заявили свои права на наследство. Поэт Петр Дорошко, который знал лично Майка Йогансена, умер 2001 года, прожил долгую жизнь. Через десять лет после его смерти начали распродавать его библиотеку. Я купила с нее две книги - последний прижизненный сборник Владимира Свидзинского (1940) и второе издание "Путешествия ученого доктора Леонардо ..." Майка Йогансена (1932).
Автографом Олеся Гончара меня не удивишь и не привлечешь. Зато я всегда покупаю издания Максима Рыльского и Леонида Первомайского, потому что что люблю этих поэтов.
Экспериментальный роман Дмитрия Бузька "Голяндия" (1930) готовили к переизданию, ставили в планы целых пять лет и так и не напечатали. У меня есть именно этот экземпляр из издательства "Литература и искусство", с которым работал редактор.
Роман написан в форме беседы с читателем - это, с одной стороны, документальный репортаж о коммуне в селе Сокольча на Житомирщине, но его разбавляют размышления самого автора о том, как писать роман, о литературе вообще. Автор спрашивает у читателей, возможна ли, например, любовь между коммунарами Петром и Гафийкой или куда может завести такая-то сюжетная линия. Эти авторские отступления, диалоги с читателем редактор из будущего издания выбросил, оставил только сюжетную часть.
Книга Николая Чернышевского "Очерки гоголевского периода русской литературы" 1909 года издания изменила нескольких владельцев. Сначала она принадлежала Алексею Гольденвейзеру, юристу, однокласснику Николая Зерова. Очевидно, он подарил книгу Зерову, а потом уже Николай подарил ее своему брату Дмитрию и оставил в книге дарственная надпись: "Любимому нашему брату Димитрию. Июня 19 дня 1909 года. Николай Зеров ". В книге есть подчеркивания карандашом, но кто знает, кому они принадлежат.
Эту книгу купил мой брат Богдан в Киеве на антикварном рынке. В свое время она досталась Михаилу Сереженку, другу Николая Лукаша, директора кролевецкой школы. После смерти Михаила Игнатьевича его семья продала букинистам всю его богатую библиотеку.
Есть сборник стихов Максима Рыльского "Мосты" (1948) с его дарственной надписью (правильно она называется инскрипт) Константину Лордкипанидзе. Я его купила через интернет в Тбилиси. Здесь есть опечатка - пропущена строка в стихотворении, и Рыльский вписал ее от руки.
У меня есть перевод "Слова о полку Игореве" Владимира Кендзерського, выданный в Кременчуге 1874. Это не 1920-е годы, конечно, но интересное издание. Я закончила школу в райцентре возле Кременчуга, поэтому здесь еще немного местный патриотизм сработал.
Несколько книг приобрела через интернет в Москве. Мне их привезли друзья, которые как раз ехали в Киев. Конечно, если бы антикварные издания нашли, их просто изъяли бы. В частности, в Москве удалось купить том произведений Николая Хвылевого, изданный к 15 годовщине Октябрьской революции. Их должно быть два, но второй так никогда и не вышел.
Есть у меня три книги Йогансена, принадлежавшие известному российскому переводчику Игорю Поступальскому. Его репрессировали в 1937 за создание "Украинской националистической организации" вместе с Владимиром Нарбутом, переводчиками Павлом Зенкевичем и Павлом Карабаном и литературоведом Борисом Навроцким. Поступальский пережил колымские лагеря и незадолго до смерти в 1980-х подарил несколько украинских книг из своей библиотеки Николаю Сулиме, а Николай Матвеевич - мне.
Есть сборник стихов Василия Мысика "Четыре ветра" (1930), который он подписал своей девушке: "Прими сей вздор, Пушина, он принадлежит тебе по праву. Зам Пушкина ".
Тексты 1920-х годов - это сплошное словесное наслаждение. Чем объяснить феномен 1920-х?
- В 1920-х годах произошел творческий взрыв. В литературу пришло много людей, у которых при царизме не было никаких шансов на образование. Вот Йогансен в 1917 окончил Харьковский Императорский университет, а остальные - преимущественно босяки, выходцы из села. Если бы не революция, у многих не было бы шансов подняться по социальной лестнице выше, чем их родители, а тут вдруг все старые схемы разрушено.
Многие воспринимали УССР как украинское государство, в этой вере их укрепляла украинизация, содействие власти, которая щедро финансировала книгоиздание и искусство.
Все это резко оборвалось. И теперь мы можем обвинять людей, что они заигрывали с советской властью или же были слепыми котятами. Однако это мы такие умные задним числом, а посмотрите, как часто мы сами меняем политические предпочтения: вчера голосовали за одних, а сегодня это уже измена. Тычина писал: "Орел, трезубец, серп и молот - и каждый выступает как свое". Людям трудно было разобраться, что из этого свое, а мы через сто лет требуем от них политической прозорливости.
Сейчас культура развивается, идет вперед бешеными темпами. но все равно медленнее, чем в 1920-х годах. Думаю, не хватает государственной поддержки, поскольку энтузиазма точно достаточно.
Каких жанров хватает наши литературе сейчас?
- Хорошего психологического романа. Не о плюшевой девочке с ее теплыми историями к кофе, романтическими и нереалистичными, а о человеке, который работает на заводе, или о базарной торговке - не насмешливого, сатирического, а об обычных людях и их проблемах. Вспоминается рассказ Иры Цилык о женщине, которая на выходных навещает сына в колонии. Вокруг нас множество людей, но о них не принято писать. Теплые истории почему то выходят только об учительницах, журналистах, студентах. Герои у нас теперь в основном хипстеры и креаклы. Что вы читали, чтобы действие в селе происходило? Хотя бы в райцентре? Все же в Киеве или во Львове по кафе сидят.
8 
4880
Комментарии