Семью Галины Чужбенко от расстрела спас перстень

 

75-летней Галине Чужбенко было 7 лет, когда началась война.

— Жили тогда в Харькове, на улице Военной в бараке на восемь семей. Соседи — переселенцы-евреи. И нам комнатушку дали, как малоимущим. Отец нас бросил. Мать сама растила шестерых детей.

В октябре 1941-го наши, когда отступали, позволили магазины грабить. Суета, стреляют со всех сторон, а бабы окна бьют и в мешки товар напихивают. Сестра Оля только успела коляску детскую вытянуть и банок с краскою в нее набросать.

Когда эсэсовцы зашли в город, приказали евреям собрать вещи и выйти из квартир. Соседей довели до кожзавода, поставили в ряд и расстреляли. Мы испугались, пищим с сестрами, бегаем по пустым комнатам. Печь разжигали мебелью расстрелянных евреев. На базарах меняли одежду на продукты. Старшему брату Толе было 16, младшей сестре Наташе — 2. Пекли на плите очистки от картошки. Всем по шесть шкурок. 

В марте 1942-го семья пешком пошла в Полтаву за 140 км.

— Знакомые говорили, что в Полтаве голод меньший и немцы более жалостливые. По дороге несколько раз видели, как матери оставляли на пути младенцев. Как-то женщина на обочине бросила малыша. Оно пищит, ножками о снег бьет. Она сняла рубашечку, поцеловала в животик и побежала. Не оглядывается, уши закрывает, волосы на себе рвет, сама кричит и бежит, аж падает. Мы - в плач, оглядываемся, а малютку уже снегом засыпало. 

Как-то женщина на обочине бросила малютку

Один из "эсэсовцев" проверял дома и нашел нас в подвале. Наставил на маму пистолет. Хотел убить, но увидел на пальце у брата кольцо. Оно дешевое, ненастоящее. Только блестело, как золотое. Толик давай снимать, а оно не снимается с пальца. Тогда вытянул лезвие из кармана, разрезал шкуру, с кровью стянул и отдал. 

В доме Галины Петровны на стенах наклеены календари со святыми. Двери холодильника приоткрыты, внутри пусто.

— Уже два года нечего туда класть. Пенсия маленькая, а детям, внукам еще помогаю.

×