Лаврентий Митрофанович Семенюк, 101 год, из села Черепашинцы Калиновского района на Винниччине ели передвигает ногами, но идет без палки. На веранде садится на стул в углу, складывает крест-накрест руки, опускает голову и как-будто засыпает.
— Он ничего вам не расскажет, уже совсем памяти нет, — говорит его младшая дочь Людмила, 48 лет. — Три месяца тому корову сдали, а он меня ежедневно в пять утра будит, чтобы шла доить.
Объясняет, что ухудшаться память у отца начала с тех пор, как в 80 лет он полез на орех, ветки обрезать.
— Но не удержался и упал, повредив шейный позвонок. С тех пор у него давление начало подниматься, а память ухудшатся. Сколько у его детей, не помнит. Есть у него сын от первой жены, 67-летний Леня. Он в Виннице живет, часто приезжает. А два года назад Славик приехал знакомится. Это — его внебрачный.
Дед не реагирует на имя сына, с которым познакомился в 99 лет.
— Это одна женщина в нашем селе жила, с которой дед еще до войны, когда первый раз женатый был, познакомился, — делает двусмысленную паузу Людмила, поглядывая на отца. — Дед тогда в школе учителем младших классов был. Сына не признал. После войны Славик учиться поехал, а его мать в селе осталась. Умерла давно, но ему об отце рассказала, и фамилию Семенюк дала, и Лаврентьевичем в документах записала.
Он совсем не жалуется, только один раз икра заболела
Дед прислушивается, но к раговору не приобщается.
— Славик сейчас на пенсии, работал директором маслосырзавода в Ружине, в Житомирской области, там и поселился. К нам приехать не осмеливался. Но два года назад явился. А дед и дальше отнекивается. Но мы же видим, что похожие, как две капли воды. Теперь постоянно общаемся.
Людмила замолкает. Дед опускает глаза на сложеные крест-накрест руки.
— Первый раз дед женился поздно, в 32 года, с Ольгой Ивановной, она учительницей украинского языка была в школе, где он первоклашек учил. Но иметь Ольга вмешивалась, через то и развелись. А с моей мамой, Еленой Савивной, поженились, когда ему 51 год был, а маме — 40. Дед говорил, что они еще в молодости любили друг друга, но их судьба развела.
Лаврентий Митрофанович расправляет густые брови. Руки его не дрожат, хоть движения очень медленны.
— Очень много было у него тех женщин, — продолжает Людмила. — Дед рассказывал, да и от людей слышала.
— Да, люди знают все-е, — растягивает слова Лаврентий Митрофанович.
— Все твои похождения, — по-доброму смеется дочь.
Она приносит из комнаты отца армейскую сумку, достает документы.
— Здесь написано, что деда с самого начала войны на фронт призвали, он командиром отдела разведчиков был. Вот награды его: за оборону Москвы, за оборону Ленинграда, при взятии Берлина, за победу над Германией, медаль за отвагу. Дедушка, за что ты медаль за отвагу получил, расскажи! — говорит отцу Людмила.
— Я на сосне сидел и засекал вражеские оружия, — будто сквозь сон говорит дед. — Меня обстреливали, а приказ был не слезать и дальше все оружия засека. Я их все в журнал записывал, а после того наши их все уничтожили.
Женщина вспоминает, что не забрала у отца из стола его завтрак, и спешно идет прикрыть тарелки от мух.
— Ест все, так как и мы, — говорит. — Молочное очень любит. А больше всего, когда готовлю ему картошку пюре и к ней кислое молоко. Помню, как они садились с мамой на скамье и мечтали: "А помнишь, как в голодовку было? И такое же оно вкусное было!". И станут готовить вместе кашу пшенную на картофеле, морковь, вареную в молоке. Расскажи, дед!
— А что я расскажу, — медленно говорит Лаврентий Митрофанович. — Это мама готовила, а не я. Картошку варила, толкла, чтоб жидкая была, и пшено сыпала. Раньше кушать не было чего, вот люди и выдумывали себе.
Спрашиваю, в чем секрет долголетия Лаврентия Митрофановича.
— А я знаю? — садиться ровно на стуле женщина. — Я в другой раз говорю, что это вредно для окружающих. Дед, чего ты столько живешь?
— Бог меня любит, поэтому и дал столько пожить.
— Это из-за того, что он такой спокоен. Умрет кто — он воспринимает, как должное. Такой закон природы, говорит. И на огороде он всегда все делает, и посадит, и окучит, и сорняк вырвет. В этом году не мог, поэтому грядки помогал делать. И за коровой всегда смотрел. Это была его работа последние годы — выгнать, встретить и привести. А как сдали ее, скучает.
Людмила медленно встает и идет к столу, чтобы взять чашку с водой.
— Достают болячки, седьмой год давление у меня, — держится за голову рукой. — Он меня ходячей химией называет, — кивает на отца, — потому что день таблетками начинаю и вечером с ними же ложусь. А он совсем не жалуется. Только раз икра заболела. Он ойкал и ахал, аж на улицу слышно было. Я смеюсь, говорю, сколько тебе лет, дед?
— Ну и что, что сто лет, — отзывается Лаврентий Митрофанович. — Но чего же она болела у меня?
Дочь смеется.
— Вы слышали? Дед, когда что не по его, на моего мужа Ивана как замахнется и кричит: сейчас как стукну! А как-то приехали к нам гости, ну и деда за стол посадили на почетное место. Выпили по первой, а дед не закусывает, выпили по второй, третьей. А после четвертой дед говорит: дай-ка мне, Люда, чем-либо закусить. Гости от этого под стол полезли!
Дед и себе улыбается, едва таща уголки губ доверху, но глаза не поднимает. Людмила продолжает:
— Гость тогда тост поднимает: чтобы нам до дедовых лет дожить и только после четвертой закусить. На что дед ему говорит: желаю вам до моих лет дожить и со мной по сто грамм выпить. Теперь это его любимый тост.
6 
35413
Комментарии