Маленькая деревушка в сотню хат с дивным названием Углы вошла в историю человечества благодаря какой-то повстанческой баталии, которая (если верить учебникам) круто повлияла на эволюцию сразу нескольких братских народов. А еще в Углах примерно в одно и то же время родились две девочки – Надежда (названная в честь святой великомученицы) и Аврора (по имени легендарного крейсера).

Надежда была последним ребенком в небогатой семье священника. Отец благодарил небо за ниспосланную радость и сразу же, на Покрова, взял для дочери крестных. Аврора была единственной дочерью в семье красноармейца-безбожника, поэтому познать религию ей пришлось лишь в институте на лекциях по атеизму. Сразу же после школы Аврора поступила в университет, где стала идейным лидером комсомольцев всего курса и комсоргом всего факультета. Надежда, окончив восьмилетку, помогала отцу по духовной части, потом скромно вышла замуж, и к двадцати годам родила двойню.

После получения красного диплома Аврора взяла путевку в жизнь и поселилась в областном центре. Ее миссия была не менее важной, нежели миссия ООН в Никарагуа. Она истязала заблудшие души молодых студентов лекциями по истории партии в строительном техникуме, состояла в народной дружине и была председателем товарищеского суда в жилконторе. Студенты не любили противную Аврору, и кто-то самый отважный на стене общественной уборной нацарапал через "йо": "Дайош Зимний!"

Свой тридцать пятый день ангела Надежда праздновала в кругу большой и шумной семьи. Сентябрь в тот год выдался щедрым на яблоки, а от "граммофонов", обвивших забор маленького уютного дома в Углах, по вечерам звучала настоящая цветочная музыка. Аврора тот сентябрь встречала на море. Бархатный сезон партийная элита традиционно проводила в Сочи. Большая ершистая пальма, высаженная под балконом обкомовского санатория, не была похожа на "граммофоны" в Углах. Поэтому от нее не исходила музыка. Аврора посещала бассейн, читала прессу и не пропускала ни одного идейного спектакля в местном драмтеатре. Ее жизнь была расписана буквально по минутам, где не оставалось места ни семье, ни детям, ни тайной страсти.

- Вот выписываю вам пенсионный, и глазам не верю: просто ягодка!, - распиналась в любезностях перед Авророй работница соцслужбы. Не от уважения к новоприбывшей в ряды гособеспеченцев, а от такого популярного и заразного у номенклатуры низшего звена качества: прогибаться. Былая молодость неохотно покидала Аврору, в ее чертах отлично угадывалась вчерашняя красота революционно настроенной дивы. Казалось, вот она развернется носом к Эрмитажу, на ее корму выскочит полупьяный матрос в кожаной куртке - и грянет выстрел. Но выстрел не грянул, и, обеспечив Аврору правом на продзаказ, госпенсией и путевкой в сочинский санаторий раз в год, "номенклатура" с почестями под белы руки проводила ее в отставку. В однокомнатной квартире вчерашней активистки поселились скука и одиночество. Она даже взяла себе собаку – пинчериху. Но та гадила, где попало, поэтому собака пошла по "добрым рукам" дальше.

- Ну что же вы, дорогая, с таким варикозом и на грядку…, - сетовал на Надежду сельский "дохтор", который был в Углах и ветеринаром, и акушером, и психологом. Работать на огород Надежду никто не гнал, это она так цеплялась за жизнь, потому что знала: сляжет в постель – расклеится. Муж Надежды давно умер, дети разбрелись по большим городам. Родные сестры и братья отправились кто куда: кто дом продал и уехал, а за кого уже который год служили заупокойные. Старший Надеждин внук был подводником во Владивостоке и присылал бабуле открытку к восьмому марта, в которой всегда по привычке рисовал голубей и дописывал "Служу Отечеству!". Младшая внучка вышла замуж за иностранца, выехала в Канаду и раз в три месяца баловала "грэнни" переводами (а на Рождество – сладкими посылками). "Скоро Зорька отелится, к маю продадим", - рассказывала Надежде об их экономических перспективах племянница Олька, которая овдовела по молодости да так и осталась с тихой теткой коротать ее старость. - Картошка в этом году как с неба свалилась. Половину сдадим, а остальную в подвал спустим…"

Аврора вернулась в Углы сразу же после празднования шестидесятилетия. Отцовская хата, доставшаяся былой активистке по наследству, пришла в полное запустение. Другой родни у Авроры не нашлось, а продавать дом за полцены ей не хотелось. В городскую квартиру, полученную когда-то от обкома, она пустила квартирантов. В чемоданах, помимо вещей, томились партийные награды Авроры, грамоты, почти полное собрание сочинений Маркса и бюст Луначарского – маленький такой бронзовый бюстик, который остался ей на память о "дцатом" всесоюзном съезде отличников народного образования.

- Как там тетка, жива еще?

- Да жива, Аврора Ивановна. Болеет, правда, - сердце. А вы приходите к нам вечером, посидим, телевизор посмотрим. У нас цветной – "Радуга семьсот двенадцатый"!

…Они умерли примерно в одно время. Надежду прихватило сердце, и скорая, реагируя на вызовы из района не особо активно, просто не успела оказать ей помощь. Аврора с какого-то перепугу полезла чинить электрическую розетку в клубе, где ей выделили место заведующей (и где она своими силами устроила музей пролетариата - чем очень гордилась). Удар током был несильным, но, упав с табуретки, Аврора дала свой последний залп – и спустила дух. Так, как делают это корабли, поднимая ржавый якорь, обросший ракушками, и отправляясь с гордо поднятым флагом в последний путь - на металлолом.

Их похоронили рядом на старом и единственном сельском кладбище. Надежду отпевали в церкви. Послушники несли перед гробом хоругви, а племянница Олька, устроив щедрые поминки, долго рассказывала за столом, какая тетка была святая. Аврору хоронили от райкома партии, поэтому певчих и крестов со свечами не было. Зато был духовой оркестр и прощальная речь со словами Маяковского в исполнении какого-то идейного выскочки из местных.

Могилу Надежды сегодня не найти. Племянница Олька померла, а больше ухаживать за гробком некому. Дом покойницы продала канадская родня. Часть денег с него отдали на сельскую церковь, за что по большим и малым православным праздникам Надежду до сих пор упоминают в заупокойных. Над могилой Авроры взяли шефство пионеры из сельской школы. Дважды в год – на первое мая и день октябрьской революции - они несут ей цветы и убирают собачьи кучи. Какой-то хулиган нацарапал на оградке неприличное слово из трех букв. Пионеры закрасили слово белой краской – другой не нашлось. От этого создалось впечатление, что на перильце оградки приклеился одинокий фантик. Одиночество... (Из моей книги "Собаки Павлова", 2010 год)