Олександра Радченко вела щоденник із 1926 року

12 января 1932 года

Жизнь наша в экономическом отношении становится все тяжелее. Мука вышла. Где брать? Как достать? Эти мысли не дают покоя. У крестьян продолжают выметать. Все удивляются, возмущаются, говорят о будущем неизбежном голоде, но никто об этом не скажет "власть имущим". Продолжают вести глупейшие показательные суды над людьми, у которых не хватило хлеба. Лишают их свободы на 2?3?5?6 лет.

10 февраля 1932 года

Сегодня мне рассказали крестьяне, что видели в лесу по дороге из Чугуева двух замерзающих детей. Дети еще были живы. Почему проезжающие не взяли этих детей? Как жестоки люди стали. Боже мой, что же это такое? Дети, очевидно, ограбленных, разоренных властью крестьян. Вчера привезли в Хотомлянскую больницу замерзшего человека. Сегодня поехали за убитым плотником из Хотомли, не помню фамилию. Убили в одном хуторе близь Бурлука. В Хотомле Божко М. не выдержал и бросился с топором на бригадира по заготовке хлеба. Бригадир удрал.

 

Воровство развилось страшное. Я так боюсь голода, боюсь за детей. Боже, сохрани нас и помилуй. Не было бы так обидно, если бы неурожай был. А то отняли хлеб и создали искусственный голод.

5 апреля 1932 года

Искусственно созданный голод принимает кошмарный характер. Почему выкачивают до зерна хлеб – никому не понятно. Теперь, когда уже видят результат такой выкачки, все-таки продолжают требовать хлеб на посев, вообще посевной материал. А когда крестьянин возмущенный восклицает, ему отвечают вопросом: "А зачем ты весь отдал, надо было иметь ввиду, что сеять чем-то надо". И начинаются бесчисленные переговоры. А дети голодают измученные, худосочные, мучимые глистой, так как едят одни буряки, и те выйдут вот-вот. А до урожая еще четыре месяца. Что будет?!

Нищенский образ жизни постепенно превращает людей в грубых, жестоких, необузданных, готовых на преступления существ.

6 апреля 1932 года

Иногда меня охватывает такое неудержимое озлобление, что я заболеваю. Читаю о "советских темпах", об открытии первой в Европе домне, о законченной плотине на Днепрострое и многое другое. Все это хорошо, но зачем эти темпы на распухших от голода детях и людях? Вообще голод начинает свирепствовать, неся все бедствия, какие только можно себе представить. Преступность развивается с такой особенной быстротой. Озлобленность на власть дошла до такой степени, что, кажется, зажги спичку и вспыхнет пожар, неудержимый, страшный, как во время летней засухи в ветреную погоду. Мучит мысль о распухших от голода крестьянских детях и злоба растет. Бедные, а для них же готовят социализм. Смешно – комедия какая-то.

30 октября 1932 года

В бессонные ночи чего только не передумаешь. Вспоминала я, как вернулась с лавки, всем с удивлением рассказывала, что привезли массу обуви "аж полторы полки". Нарочно записываю, так как дети в будущем не поверят нам о скудности предметов первой необходимости. Не поверят, что месяцами не ели белого хлеба. Да и о черном или ржаном часто напоминали не разбрасывать кусочки, так как голодные потом будем сидеть. Ах, как отвратительно жить. Затеяли вторую пятилетку. В городах страшная нужда в продуктах, будут голодать люди в этот год. Что-то будет, выдержим ли? Хватит ли терпения у людей?

20 ноября 1932 года

Моего деда, что работает на крольчатнике, "ограбили власти", как он доложил. Это значит, что забрали все, что было из злаков или овощей. Он уже раскулачен два года, почти нищий, только что не просит милостыню. Ему 70 лет, старухе лет 65, с ними на квартире их дочь калека. И вот у них, уже нищих, забрали все, чем они могли прожить до февраля месяца.

Прислуга пришла с отпуска из Молдовой и с отчаянием восклицает: "Что твориться, ужас. Индивидуальников разоряют совсем. Забирают все, лазят в сундуках, вокруг крик, плач, кричат: "Забирайте же и детей" – а их по пятеро в семье". Это творится во всех деревнях и хуторах, а эпидемия сыпного тифа все шире, все страшнее. Что же это будет? Кто делает распоряжения, что за комедия? Ведь на конференции Компартии Украины говорили летом о перекручиваниях, о том, что членам правительства стало поздно известно об этом. А теперь – еще хуже.

23 марта 1933 года, вечер

Лед ночью поломало, и сегодня он тронулся. Луг почти весь затопило. 14-го началась весна, то есть легкая оттепель, и потом начало таять.

В этот день я вместе с уполномоченным Окрисполкома Космачевым Сергеем Дмитриевичем ездила в Зарожное за кроликами. Горя я видела людского в этот день ужасно много. С тяжелыми впечатлениями возвращалась домой.

По дороге в Зарожное, в поле у самой дороги увидели мы мертвого старика, оборванного, худого. Сапог на нем не было. Очевидно, он упал в изнеможении и замерз или сразу умер, сапоги кто-то снял. Возвращаясь, мы опять видели этого старика, никому он не нужен. Когда я заговорила в Бабчанском сельсовете, что мертвого надо убрать, председатель, улыбаясь, спросил: "А как лежит он, сюда ногами или к Зарожному? Если к Зарожному, то пусть Зароженский сельсовет убирает".

Въезжая в Бабку, мы нагоняли мальчика лет 7. Спутник мой крикнул, но мальчик шел шатаясь и будто не слыхал. Лошадь настигла его. Я крикнула, мальчик свернул с дороги нехотя. Меня тянуло взглянуть в лицо ему. И жутко страшное, никогда неизгладимое впечатление оставило выражение этого лица. Очевидно, такое выражение глаз бывает у людей, когда они знают, что должны скоро-скоро умереть, и не хотят смерти. Но это был ребенок. Нервы у меня не выдерживали. "За что? За что дети?"

Я плакала тихонько, чтобы не видел мой спутник. Мысль, что я не могу ничего сделать, что миллионы детей гибнут от голода, что это стихия, привела меня в полное отчаяние.

У сельсовета встретили старика с таким же лицом, как у мальчика.

27 апреля 1933 года

Последние дни страшная апатия. Весь ужас созданного положения отразился на моем здоровье. Хотя мы не голодаем, но и не питаемся как надо.

Люди умирают по несколько человек в день в каждой деревне. И это по всей Украине. Вчера пришел Леонтий Петрович Ткачев, он член коллектива. У него болит нога. Он распух от голода, умолял чего-нибудь дать ему. Накормили чем могли. Я пожаловалась, что кормлю охотничью собаку, когда-то дорогую, а теперь она никому не нужна, так как нечем кормить. Он попросил ее у меня, говоря, что они съедят ее. Кровельщик Коржев все время поддерживает семью мясом собак.

 

Пришел Плугин, член коллектива "Свобода". Там рабочим дают без хлеба раз в день похлебку. Плугин тяжело дышал и еле держался на ногах. Он умолял дать ему кусочек хлеба и два колоска кукурузы для посадки.

Из школы вчера же прислали список учеников, которых просили отослать с работы закончить школу, но школьники и слушать не хотят. "Как я буду сидеть в школе, когда у меня голова кружиться от голода?" Им дают по 11/4 фунта хлеба и приварок, что-то очень скудный. Но здесь хотя бы что-­нибудь, а дома совсем, совсем ничего. Нельзя записать всех фактов, какие ежедневно наблюдаешь.

×